В комнате суетились сотрудники аппарата, кому-то звонили, с кем-то переписывались по почте, кто-то постоянно входил и выходил. В воздухе висело ожидание чего-то непредвиденного.
Патрик вернулся через несколько минут.
— Трамп-младший, Манафорт и Симпсон не придут, — сказал он. — Трамп-младший и Симпсон договорились о даче показаний в закрытом режиме, а Манафорта нам, похоже, придется вызвать через суд. Вы выступаете после ребят из Минюста.
Я вздохнул с некоторым облегчением. Трамп-младший и Манафорт привлекли внимание всего мира к этому слушанию, но если бы они всё-таки пришли, то в зале «не осталось бы кислорода» для других выступающих. Теперь же сенаторы сосредоточатся на моей истории, не отвлекаясь на возможные сенсации. (Кроме того, больше не нужно было беспокоиться о Гленне Симпсоне и о том, что он, как всегда, начнет распространять российскую дезу).
Без пяти десять мы снова вошли в зал. Я видел только вспышки и слышал непрерывное щелканье затворов фотокамер. В этот момент я стал предельно собранным и контролировал каждый свой шаг. Никаких эмоций и неловких движений, которые на века запечатлеют камеры.
Зал был забит под завязку. Репортеры плечом к плечу толпились вокруг стола прессы, их ноутбуки были открыты и готовы к работе. С десяток фотографов сидели на полу между столом для выступающих и президиумом для сенаторов.
Представители Минюста США расположились за столом для выступающих. Моим охранникам сказали встать вдоль стены, а нас с Джулианной проводили к зарезервированным местам во втором ряду. Повсюду щелкали фотоаппараты. По привычке я потянулся к своему телефону, но решил не вытаскивать его, чтобы сообщения на экране не стали достоянием случайного фотографа.
Сенатор Грассли стукнул председательским молотком. Слушания начались. Сенатор объяснил, что Трамп-младший, Симпсон и Манафорт сегодня не будут выступать. По залу прокатилась волна коллективного разочарования.
После двадцати минут формальностей сотрудники Минюста были приведены к присяге. Каждый зачитывал подготовленное заявление, едва отрывая взгляд от текста.
Никто из них не хотел обсуждать свои неудачи при применении закона об иноагентах, заполняя отведенное им время профессиональным жаргоном и нудной болтовней и прекрасно понимая, что никто не запомнит ни одного сказанного ими слова. И это, похоже, у них получалось отлично. Пока они зачитывали текст, сенаторы занимали себя просмотром почты в телефонах или перешептывались с помощниками.
Через пятнадцать минут начались вопросы сенаторов. Ответы чиновников были так же бессодержательны, как и подготовленные ими речи. Все пришедшие ждали фейерверка, а получили пустышку.
Эту тоску зеленую нарушило неожиданное объявление сенатора Грассли о том, что демократы только что воспользовались «правилом двух часов». Джулианна наклонилась и тихо пояснила, что это процедура, которая ограничивает слушания ровно двумя часами и ни минутой больше.
— А зачем им это? — прошептал я.
Она пожала плечами.
— Я думаю, к вам это не имеет никакого отношения. Скорее всего, это какая-то не связанная с нами политическая игра.
Какова бы ни была причина, но каждая минута болтовни этих ребята из Минюста уменьшала время моего выступления. По мере продолжения слушаний становилось ясно, что времени на меня просто не останется.
Я посмотрел на Джулианну.
— Неужели всё сорвется?
— Не волнуйтесь. Грассли найдет способ.
Она была права. Через несколько минут сенатор Грассли объявил, что слушания возобновятся завтра в 9 утра. Мое выступление будет единственным пунктом повестки дня.
Обычно требуются месяцы, чтобы выкроить десять минут для беседы с одним сенатором. Теперь же у меня будет целых два часа с группой самых важных американских законодателей.
Я проснулся очень рано утром и был во всеоружии.
Накануне вечером телеканал «Си-Эн-Эн» пригласил меня на утреннее интервью. В 6:30 утра я уже был в их студии рядом с «Юнион-Стейшн». Передо мной выступал Энтони Скарамуччи — новый директор по коммуникациям президента Трампа, который ночью разразился тирадой в интервью газете «Нью-Йоркер», назвав Райнса Прибуса, тогдашнего главу администрации Трампа, «
Я давно знал Энтони Скарамуччи, хитрого и словоохотливого нью-йоркца, и он мне нравился. После выхода моей книги «