Прохоров торопился начать задуманный опыт. Никому заранее не открываясь, он распорядился наготовить достаточно угля и порошка. Такие приказы не всегда легко удавалось осуществить, но в этот вечер обстоятельства благоприятствовали: мельницы мололи в запас, в бункерах было заготовлено порошка для обжига на три смены, уголь доставили высшего качества, его тоже хватало. Сменным мастером вышел Лахутин: Прохоров знал, что кто-кто, а этот постарается.
Знакомя Лахутина с целью опыта, он не удержался от упрека:
— Радуйся, Павел Константинович, на твоей улице праздник — подвергнем сегодня печь основательной встряске. Правда, на этот раз придется тебе поработать со мной, а не с твоим приятелем Алексеем Степанычем.
Лахутин добродушно отмахнулся:
— А с тобой еще лучше: все же хозяин на печи, а не дядя со стороны! Потрясем, потрясем ее, пусть показывает, на что способна!
Лахутин унесся наверх — готовить приемку повышенного количества порошка, а Прохоров прошел в вентиляторную, расположенную в конце здания, за электрофильтрами, улавливавшими из газа ценную металлургическую пыль. Дежурный, мирно читавший книгу, вытянулся по-военному при виде начальства. В небольшом помещении были смонтированы два вентилятора-эксгаустера. Работал, как обычно, один, до сих пор этого хватало — вторая машина стояла в резерве или ремонтировалась. Прохоров глядел на неработавший эксгаустер и думал — практически и конкретно, как только и приходилось думать все эти годы: «Если он прав, Алексей… Выходит, двух эксгаустеров не хватит, придется монтировать третий, а где?» Он прикидывал, как в такой тесноте выкроить требуемую новую площадку, потом с досадой оборвал себя: ничего пока не требуется, идет проверка рискованного предположения — не больше! До практических выводов далеко!
— Пустите второй эксгаустер! — приказал он дежурному. — Сегодня работаем на двух машинах. Будем держать повышенную тягу на печи. Сейчас запишу в журнал новое задание.
Дежурный был поражен, когда прочитал запись: тяга, указанная начальником цеха, была неслыханна. Он кинулся собирать схему пуска второй машины. Прохоров пошел на электрофильтры.
На подстанции электрофильтров слышался громкий смех. К дежурной, красивой девушке, забежали поболтать два знакомых линейных монтера. Они окаменели от страха, увидев начальника цеха: в это помещение посторонним входить было строго запрещено — здесь тянулись линии высокого напряжения. Прохоров удалил гостей, не спросив фамилий и даже не выговорив дежурной. Он сделал в журнале запись и расписался.
— Откройте для прохода газов все свободные камеры. Ожидаем сегодня повышенное количество очень запыленных газов, — объяснил он. — Работы будет много, так что всех кавалеров по шеям!
— Я запрусь от них, — поспешно сказала дежурная. — Такие вредные, всюду пристают с болтовней: и дома и на работе. Больше не допущу! Все газы очистим, Федор Павлинович!
На печи Прохорова ожидал Лахутин. Свою часть задания он выполнил. Печь приняла невиданную еще нагрузку. Целая река темного блестящего порошка рушилась на первый под. Навстречу ей рвались раскаленные топочные газы. Порошок дымился, удушливый газ заволок голову печи, тяжело клубился под крышей цеха. Лахутин, не признававший противогаза, на этот раз отступил от привычки, на боку у него болталась мешавшая движениям сумка, в зубах торчала гофрированная трубка. От его недавнего ликующего настроения не осталось и следа. Он был встревожен и хмур.
— Плохо, Федор Павлиновнч! — издали закричал он. — Звонили из диспетчерской комбината. Надвигается циклон, обещают чертову погодку. Не вытянем мы сегодня твоего опыта. Может, отложим?
Он с волнением глядел на Прохорова, явно надеясь, что тот откажется от рискованного эксперимента. Печь, задыхавшаяся и в хорошую погоду от избытка газов, в дни снежных ураганов теряла добрую треть работоспособности: тяга падала, все кругом заволакивало удушливым туманом. Прохоров видел, что Лахутин готов был обуздать свое нетерпение до лучшего времени. Прохоров не пожелал уступать циклону.
— Поработаем, — решил он. — Два эксгаустера — сила здоровая, должны вытянуть против любой бури.
Они спустились на нижнюю площадку к топкам. Кочегары знали, что сегодня придется потрудиться. Колосники сияли белым жаром, еще ярче светились недра печи на предпоследней площадке, куда врывались, догорая на пути, топочные газы. Здесь была зона максимальных температур, отсюда они распространялись вверх. Даже со стороны, от перил площадок, было видно сквозь щели смотровых окон, как необычайно горячо идет печь. Она шла тяжело. Облако выбивавшихся газов все гуще окутывало ее голову, все дальше распространялось по цеху. Рабочие на мельницах, сигналисты, подсобники оглядывались в сторону печей, недовольно переговаривались: на обжиге творилось что-то неладное.
Лахутин умчался наверх и возвратился совсем расстроенный.
— Тяга дрянная, — сообщил он. — Пурга! Порошок на верхних подах спекается. Как бы не провалились.