– Убирайся. – Выдавил шериф. – Или клянусь, я повешу тебя прямо здесь.
– Было крайне неприятно с вами общаться. – Произнес я и приподнял панаму над головой. Всегда надо быть вежливым.
Шестерки глухо заворчали и сделали шаг вперед, но шериф успокаивающим жестом заставил их застыть на месте. И им оставалось только зло буравить мне спину своими маленькими, лишенные зачатков разума глазками. Народ медленно расступался, давая мне дорогу, в глазах застыла ненависть. Я любую минуту ждал брошенного камня в спину. Или пули. Все в той же тишине мы вышли из этой вонючей норы шакалов, и пошли по старой грунтовой дороге с мелкими круглыми камушками на ней.
Солнце уже высоко поднялось, и наши тени со Сциллой практически исчезли.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Скоро Малыш проснется?
Что же мне делать с так некстати, свалившимся на меня подопечным? Ведь должны же быть где-то точно такие, как он. Я посмотрел в небо, но кроме кружащей очень высоко в небе стаи орлов, никого не было. Довольно большая стая. Птиц тридцать.
Что у них там, собрание? Я сощурил глаза, чтобы рассмотреть все получше, но высота была слишком большой. Орлы, парящие на восходящем воздухе, с земли казались маленькими точками.
У разбитого ржавого бензовоза меня поджидали головорезы шерифа. Впереди стояли два моих знакомых дауна, расставив ноги и крепко сжимая ружья, которые казались игрушечными в их мускулистых руках. Шериф сидел на высоком ржавом капоте грузовика и, свесив свои ноги на бампер, пил из горлышка бутылки виски. Его винтовка стояла прислоненной к борту машины. Чуть дальше с такими же улыбками, как и у первых горилл, стояли еще две шестерки, ружья висели за спиной. Это плюс, хоть и небольшой. На мой взгляд, они ничем не отличались от первых и были, наверное, выращены в одной пробирке. Ребята были абсолютно спокойны и уверены в своих силах. На их месте я бы повел себя точно так же. Ну, во-первых, потому, что у них были куриные мозги, а во-вторых, потому, что они действительно были опасны. Я аккуратно положил спящего ребенка у своих ног. Сейчас мне понадобятся обе руки. Затем медленно, не спуская внимательного взгляда с улыбающихся и так же внимательно следящих за мной бандитов, снял рюкзак и положил на песок карабин. От него сейчас никакого толка, сейчас моя победа в скорости.
– И даже не пытайся делать глупости. – Так называемый шериф допил свое пойло и швырнул бутылку на песок. Рыгнул. Спрыгнул на раскаленный песок и уверенной походкой, даже не взяв с собой ружья, направился ко мне. Группа прикрытия все так же излучала на своих рожах идиотские улыбки. У них, наверное, от солнышка в мозгах помутилось. Хотя нет. Мозгов у шестерок нет, пара клеток, отвечающих за основные инстинкты – в лучшем случае.
– Я же просил отдать ублюдка. Теперь не обессудь. Мне придется скормить тебя, твою драную кошку и этого урода своим псам. Что поделаешь, с мясом сейчас напряженка. – Дебилы в ответ на шутку босса заржали.
– Правда, могу торжественно пообещать, что умирать ты будешь медленно. Как, согласен? Да ты не стесняйся, не молчи. Мои ребята любят, когда кто-нибудь кричит.
Я был предельно сосредоточен и напряжен. Шериф подошел ко мне на расстояние пяти метров.
– На счет два, – сказал я Сцилле.
– Раз, два!
Длинным прыжком Сцилла прыгнула к опешившему шерифу, и выскочившее из ее хвоста жало впилось тому в ногу. Ублюдок закричал и в судороге упал на горячий желтый песок. Я выхватил предусмотрительно снятый с предохранителя пистолет и, не целясь, открыл беспорядочную стрельбу по ближайшей шестерке. Тот вскрикнул и с четырьмя дырками в груди медленно сполз по окрасившемуся кровью железному борту бензовоза.
Я упал на оба колена. Пуля из громыхнувшего охотничьего ружья второго убийцы прошла высоко над головой. Краем глаза заметил, что двое дальних опомнились и пытаются снять ружья, висящие за спинами. Я был не так косоглаз. Мой свинцовый ответ ударил стрелявшего врага в лоб, и вылетел из затылка вместе с веселой струйкой яркой крови. Тело, подобно сломанной кукле, упало. Испытывая чувство глубокого удовлетворения, я навел дуло на уже разобравшегося со своим ружьем бандита. Второй все так же возился со своей бандурой и громко витиевато матерился.