В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»

Местные жители смотрели на нас критически. Они уже успели раскусить белых и делили их на три категории: мундиры, требующие почтения, туристы — предмет их насмешек — и заготовщики копры, к которым здесь относились безо всякого уважения.

Мундир олицетворял правительство, власть. Власть, которая издает законы и отправляет островитян в тюрьму на Таити…

Турист, по их понятиям, живое воплощение глупости. Он тратит жизнь на то, чтобы слоняться по белу свету и бросать деньги на ветер. За старого, потрескавшегося каменного божка он отдаст не только кучу денег, но даже шляпу и костюм!

А сколько глупых вопросов он задает! Турист не видит разницы между феи и другими бананами; годовалый ребенок толковее его. Ни дома, ни красивые наряды островитян его не привлекают; сойдя на берег, он тотчас устремляется в лес — дескать, вот где красота!

Но турист хоть миллионер. Не то что заготовщики копры. Эти тоже белые, но совершенно нищие. Правда, голова у них варит лучше, и они не донимают людей вопросами. И в кокосовых пальмах знают толк не хуже островитян, и лихо пьют кокосовое вино. Но они приезжают не сорить деньгами, а выкачивать их. Туристы и правительство смотрят на них свысока, как на людей более низкого сорта. Словом, какие-то странные люди…

Поскольку мы прибыли на скромном туземном суденышке и сошли на берег в такую дрянную погоду, нас встретили с холодком. А когда мы, одетые в мокрое тряпье, устало побрели по дорожке, местные жители вынесли окончательный приговор: это белые самого низшего разряда.

Точно так же оценил нас жандарм Триффе, когда мы вместе с Вилли и Иоане постучали в дверь его конторы. Ибо белый, который всю свою жизнь провел в одиночестве среди полинезийцев, перенимает их взгляд на вещи.

Тощий человек в пробковом шлеме смерил нас мутным взглядом. Не вынимая из кармана правой руки, протянул левую Лив для приветствия. Затем повернулся к нам спиной и пригласил Вилли и Иоане переночевать у него, если им некуда пойти. На нас он больше не глядел. Что ж, вид у нас и впрямь был не особенно представительный.

Пошли дальше…

В дальнем конце деревни мы отыскали лавку мистера Боба; просто Боба, и все, или Попе по-местному. Он встретил нас в дверях — толстый, улыбающийся. Короткие штаны, волосатые ноги, разрисованные татуировкой руки. Наколотый на руке голубоватый якорек отлично сочетался со всем его обликом: сразу видно бывшего моряка, который осел на суше.

Но и здесь для нас не было места. Мистер Боб сообщил, что у него поселились два фотографа, больше некуда. И исчез в доме, пробурчав что-то насчет несносной погоды. В самом деле, шел дождь…

Только теперь до нас дошло, что мы в чем-то провинились. Жить дикарем не комильфо. Нас и здесь окружал мир, основанный на борьбе за преуспевание. Мы бросили вызов здешним белым тем, что не считались с правилами приличия. Задели их гордость, самодовольное убеждение, что они не отстают от времени, живут не в каком-нибудь глухом захолустье.

Мимо прошли наши гребцы. Их приютили в католической миссии.

Вилли был родственником местного вождя и устроился у него.

Вспомнив совет Пакеекее, мы отыскали дом протестантского священника. Грязный, темный барак на отшибе был, может быть, попросторнее большинства здешних лачуг, но ничуть не уютнее. Все, кто исповедовал веру священника-протестанта, могли поселиться в его бараке.

Навстречу нам вышел улыбающийся босой священник в черном пиджаке и полинезийской юбочке. Он пригласил нас присоединиться к пастве. Помню страшно фальшивое псалмопение, калейдоскоп странных лиц, затем мы повалились на только что освободившуюся кровать и уснули.

Когда мы проснулись, был ясный день. Сквозь разбитое окно лучи солнца падали на кучу кофе, рассыпанного для сушки на полу. За стеной кто-то стонал и кашлял.

Лив стиснула зубы. Нет, здесь оставаться невозможно.

Мы достали из «непромокаемого» чемодана нашу лучшую одежду. Она слиплась от морской воды. Ничего! Зато будем хоть немного похожи на туристов!

Лив в шелковом платье и туфлях на высоких каблуках, я в костюме и шляпе отправились, прихрамывая, в деревню. Великолепный эффект! Никто не смотрел на пятна и складки. Теперь мы в глазах местных жителей были туристами! Совсем другое дело.

Боб стоял в лавке, окруженный горластыми покупателями. Он отпускал варенье, жидкость для волос, фуражки с блестящими козырьками. Одна женщина попросила полметра резинки. Боб приложил кусок резинки к мерке, растянул до нужной длины и отрезал. Затем подал изумленной покупательнице коротенькую резинку.

— Мистер Боб, — обратился я к нему, — нам бы кое-что купить…

Боб смотрел на нас и не узнавал.

— Слушаюсь, мистер, — вымолвил он наконец, вежливо поклонившись.

— Варенье есть? — спросил я.

— Есть, мистер, сколько банок вам надо?

— Давайте все.

— Ты с ума сошел, — прошептала Лив, глчдя, как Боб громоздит на прилавке гору банок с заманчивыми этикетками.

— Тс-с, — ответил я, — надо пустить пыль в глаза.

— Все, — с почтением в голосе доложил Боб, заставив половину прилавка разноцветными банками.

— Еще что-нибудь вкусное есть? — осведомился я.