В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»

Мы сидим вокруг костра и смотрим на пляшущее пламя… Тихая, мирная тропическая ночь. Словно мы перенеслись на тысячи лет назад, когда в мире безраздельно царствовала природа, а времени не существовало.

Теи Тетуа курит свой самосад; на нем только маленькая пестрая юбочка. Старый дед, весь в морщинах… Рядом, внимательно слушая, пристроилась Момо — юная, красивая, большеглазая. Мы все легко одеты; солнце и ветер закалили кожу. Разница лишь в том, что Теи и Момо еще смуглее нас, их кожа еще здоровее, а подошвы жестче и неуязвимее.

Теи, не сводя глаз с костра, начинает покачиваться. И хриплым голосом запевает монотонную песню. Мелодия проста и однообразна, но она будто создана самой природой, которая окружает нас.

Мы ощутили дыхание далекого прошлого, словно перенеслись в дни молодости Теи Тетуа, даже еще дальше — в ту пору, когда на островах жили их первые обитатели.

В песне, которую до появления белых пели во время религиозных церемоний, рассказывалось о сотворении мира. Когда-то все островитяне знали эту древнюю полинезийскую легенду.

Вот коротко ее содержание.

Тики, обитающий на небесах, создал землю. Потом он создал воду. Потом — рыб. Потом — птиц. Потом — плоды. Потом — свинью (единственное млекопитающее, известное островитянам до открытия Полинезии белыми). Только после этого он создал человека. Мужчину, по имени Атеа, и женщину — Атаноа.

— Дальше они справились сами, — объяснил Теи. Продолжая петь, он перечислил всех потомков Атеа и Атаноа.

— Теи, — заговорил я, — ты веришь в Тики?

— Да, — сказал Теи, — я есть католик. Сейчас все есть католики. Но я верю в Тики. Верю, что Тики и Иегова — одно и то же. Как это на твоем языке? — Он указал на костер.

Я ответил.

— Твой народ называет это «костер», а мой народ — «ахи». Твой народ говорит «Иегова». Мой народ говорит «Тики». Тики есть Иегова. Мы это поняли, когда пришел белый человек. Но белый человек не понял. Белый издевается над Тики. Они хотят дать нам новую веру.

Старик смотрел на огонь. Его народ не уважал белых. А белые презирали его народ. Мы представили себе первых прибывших сюда европейцев, которые в обмен на стекло и мишуру получали жемчуг. Они смеялись над глупыми островитянами…

А для полинезийцев жестяные броши и стеклянные бусы были огромной ценностью. Ничего подобного не было на островах. И они смеялись над белыми, которые так неумно вели торговлю. Кто же был прав? Обе стороны или ни одна из них?

— Теи, — продолжал я, — как по-твоему, Тики съедал жертвы, которые ему приносили?

Теи лукаво усмехнулся.

— Тераи, — ответил он, — как по-твоему, Иегова съедает то, что ему приносят? Нет, священники съедают. И Тики не ел жертв. Это делали наши священники — таоа, старые кудесники.

— Но, Теи, — не унимался я, — я часто видел в лесу Тики. Из камня, вы сами его вытесали.

— Тики не из камня, — спокойно ответил старик. — Тики никто не видел. Таоа делали для народа каменные изображения Тики. Ваши священники делают изображения Иеговы. Я видел церковь в Омоа. Там Иегова на стене.

Теи взял бамбуковую дудочку и заиграл на ней носом причудливую мелодию. Ему больше не хотелось говорить об этом. Он католик, но сохранил старую веру. Тики для него стал Иеговой.

Теи Тетуа часто вспоминал старину. Рассказывал о войнах, о людоедстве.

Когда-то острова были перенаселены. Мы находили развалины жилищ даже на самых крутых склонах над морем: здесь много лет назад обитали бедные рыбаки. Ночью, в темноте, они прокрадывались в занятую врагом долину, чтобы набрать питьевой воды в длинные трубы из бамбука. Племена постоянно враждовали между собой. Зато природа была тогда щедрее. Она и сейчас щедра, но не так, как прежде. В большинстве долин нельзя жить, потому что ручьи высохли, исчезли. Может быть, виноваты свиньи, которые изрыли всю землю?

Скот уничтожает молодые побеги фруктовых деревьев; лошади обгладывают кору хлебного дерева, и оно сохнет. Пока что плодов избыток, но надолго ли?

Почти совсем истреблена черепаха. Некогда собирали множество птичьих яиц, ловили птиц. Теперь это уже не так просто. Но как ни богата была природа, на острове все равно царил голод. Полинезийцы ели растения и листья, которых теперь никто в рот не возьмет. Отсюда — одичание, отсюда — людоедство, хотя чаще всего людоедство было религиозной церемонией, связанной с жертвоприношениями богу Тики.

Как правило, человеческое мясо доставалось таоа и королю. Но иногда и простой народ приходил в неистовство. Теи Тетуа помнил случай, когда его друзья во время военного набега съели щеки живого пленника.

Да, страшные истории услышали мы в эти ночи у костра… Где у человека самое вкусное мясо, как его приготавливать; можно есть сырым, а можно жарить на раскаленных камнях.

Старик рассказывал спокойно, с достоинством, а у нас мурашки по спине бегали. Чего только не пережил в молодости наш друг!

С гордостью вспоминал он своего отца, Уту, самого удалого воина во всей долине. Ута почти ничего не ел, кроме человеческого мяса. Но у него был свой, особый вкус: он ждал, пока мясо полежит, «дойдет». Тогда Ута наполнял им свою миску, не забыв добавить поипои.