Однажды, когда кто-то из его соплеменников умер, вдова принесла Уте свинью. Надеялась, что он удовольствуется свининой и не тронет покойника. Ута съел свинью, а потом закусил человечиной.
Мать Теи, его братья и сестры возмущались, умаляли Уту есть рыбу и другую пищу, от которой не было такого запаха. Ута послушался, много дней не трогал старого мяса. Пока не заболел и не отощал так, что пришлось уступить ему.
— Теи, — спросил я однажды, — из-за чего, по-твоему, вымер твой народ?
— Болезни виноваты, их сюда привез двойной человек, — ответил он.
— Двойной человек? О чем это ты?
— Когда на Маркизские острова прибыли первые белые, их называли двойными людьми. Потому что у них было по две головы, по два тела и по четыре ноги.
Полинезийцы не знали, что такое одежда. Когда белые раздевались, островитянам казалось, что они отделяют от себя одно тело. Снимут шляпу — под ней еще голова! Снимут ботинки — еще ноги есть! Даже странно.
Двойной человек принес на остров кашель, лихорадку и боли в животе. Смерть косила островитян.
— Прежде мы не умирали от болезней, — сказал Теи Тетуа. — Люди делались совсем старыми, похожими на высохшие шкуры. Они могли только сидеть на одном месте, и приходилось их кормить. Молодые умирали от какого-нибудь несчастного случая — например, упадут и шею сломают. Или в океане нападет акула, мурена. Или им в битве палицей разобьют голову.
Да и то их иногда спасали таоа. Таоа — по-нашему шаман или знахарь. Но способности таоа простирались гораздо шире знахарства. Он был отличным психологом и великолепным хирургом. Ловко пуская в ход бесовские пляски и мимику, он умел завоевать душу народа. Он исцелял раненых, делал операции, не внося инфекции. А теперь малейшая царапина или ссадина гноится. Всюду проникают бациллы.
Ученые собрали замечательные инструменты таоа, искусно сделанные из кости, зуба, камня и дерева. Древние врачи пользовались шилом и буром, они даже изобрели особую пилу.
Словом, таоа — это врач. Теи Тетуа помнил таоа Теке. Он давно умер, но в Ханахепу на берегу стоит каменный идол, носящий его имя. По словам островитян, в этом истукане обитает душа покойного таоа.
Теи видел, как Теке вставил человеку, сломавшему ногу, искусственную кость из дерева. Больной поправился и мог ходить.
Но еще интереснее знаменитые операции на черепе. Один островитянин, живший в Уиа, упал и пробил себе голову. Его доставили к Теке. После пляски и заклинаний врач принялся за дело. Он промыл рану, удалил осколки кости и тщательно выровнял края отверстия, стараясь не задеть мозг (если был поврежден мозг, кудесник не брался за лечение). Затем Теке вставил в отверстие гладко отполированный кусок ореховой скорлупы. В кости и в скорлупе он просверлил много дырочек и сшил все вместе ниткой из кокосового волокна. Рана зажила, и пострадавший благополучно жил еще много лет.
В то время такая операция не считалась редкостью. Мы, конечно, читали об этом, но совсем другое дело самому увидеть неопровержимое свидетельство. В старом склепе мы нашли черепа: одни, оплетенные кокосовым волокном, висели под сводом, другие лежали на полу, и на одном из них мы обнаружили шов — след операции!
Этот череп нам разрешили унести с собой.
— Цивилизация — странная причуда, — заявила однажды Лив. — Без нее отлично можно обойтись!
Мы лежали на траве, отдыхая после обеда. Ноги — в журчащем ручейке, голова — в тени пальмы, тело подставлено лучам солнца.
Гудели жучки, шумел прибой. В ручье, удовлетворенно хрюкая, стоял поросенок; то и дело выбегала погреться на солнце ядовито-зеленая ящерица.
В долине мир, тишина, мягко качаются зеленые кроны. Теи Тетуа и Момо спят в своем доме.
— Нет, — возразил я, — все-таки у цивилизации много хороших сторон.
— Да, конечно, — ответила Лив, — но они всего-навсего призваны возместить ее же недостатки. Ну скажи, например, кому здесь нужна музыка?
— Это верно, — согласился я, — ручей журчит, и птицы щебечут, и…
— Нет, я не про то, — перебила Лив, — не про звуки, а про настроение, которое они создают. Здесь сама природа переполняет душу!
Так-то оно так, но мы только рады были, когда попали на Хива-Оа, к врачу…
— Вот именно, — подхватила Лив, — а кто занес сюда болезни?
— Ладно, ты права, но ведь теперь поздно говорить об этом. Невозможно всех заставить расстаться с городами.
— Конечно, поздно. Я просто так…
Мы поднялись и пошли в ручей. Набрав воды в горсть, я напился; блестящие чистые капли падали с ладони вниз.
— Погляди, Лив, — сказал я, — до чего вода красивая.
Лив рассмеялась:
— Сидя в ванне, ты об этом не задумываешься! Все-таки портит нас цивилизация, заставляет прятаться в скорлупу. Шум, гам, гонка — если все воспринимать, лопнешь от впечатлений!
— Ну и хватит об этом, — ответил я, стоя под струями маленького водопада, — зато сейчас нам хорошо!