В китайской лавке покупаю залежалые утиные яйца. Вот уже четыре дня я иду по острову Борнео, по территориям штата Саравак, самого большого в Малайзии. Надвигается гроза. У меня почти не осталось еды, запас воды заметно оскудел, но приходится идти через гигантскую пальмовую плантацию, которой, кажется, нет ни конца ни края. Признаться, к таким пейзажам я был не готов. Девственным лесам Борнео, главному сокровищу здешних мест, с богатейшей и редчайшей флорой и фауной, раньше наносили вред только лесные пожары. Теперь появилась еще одна хворь: масличные пальмы, которые распространяются самосевом и захватывают территории с головокружительной скоростью, уничтожая на своем пути все живое, любые деревья и цветы. Заросли этой монокультуры тянутся на сотни километров, листья пальм загораживают линию горизонта. Плантации этих деревьев с пугающей скоростью осваивают склоны близлежащих гор. Вот уже несколько дней я вижу перед собой одни только пальмы, будто землю захватила какая-то пальмовая эпидемия, и почему-то хочется плакать… В теплом влажном климате Борнео моя коляска кажется еще тяжелее, и хочется побыстрее добраться до укрытия, прежде чем разразится гроза. Дождь с грохотом опрокидывает на землю первое ведро своей воды, едва я успеваю укрыться в хижине здешнего сторожа у самого края пальмовых зарослей. Я ставлю на стол банку рыбных консервов, а жена сторожа готовит нам рис. За обедом мы слушаем, как неистово барабанит по кронам дождь. Едва он заканчивается, я снова отправляюсь в путь под бесконечными пальмами и не устаю удивляться: неужели мы потребляем
Через год и на этом клочке земли выстроятся в ряд молодые масличные пальмы.
А через сто лет ими покроется вся планета, и больше совсем ничего не будет.
По мере приближения к Ранау в центральной гористой части острова замечаю, что пальмовые плантации наконец исчезают с горизонта и возобновляется обычная жизнь: в деревеньках, в домишках, аккуратно поставленных на высокие сваи. Здесь, под крышами, сушится белье, а кругом радуют глаз всевозможными оттенками прекрасные цветы. Местные жители щедро делятся со мной пищей. Несколько раз у обочины мне попадаются презабавные родники: возле источника воткнут колышек, на котором обязательно висит полотенце, а рядом стоит стаканчик с мылом и зубными щетками. Вот так выглядит здесь придорожная ванная комната! По вечерам я часто встречаю на окрестных лужайках компании подростков, которые со смехом и криками играют в какую-то сложную игру, пиная ногами плетеный ротанговый мяч[119]
. Отцы присматривают за ними, не забывая поцеживать через соломинку тапиоковую настойку, такую вкусную, что я готов был пить ее всю ночь напролет. Мы неспешно беседуем, но, положа руку на сердце, совсем не понимаем друг друга. А затем, снова пустившись в дорогу, я добираюсь до самой высокой в Малайзии горы Кинабалу, острые зубцы которой достигают отметки в четыре тысячи метров. Величественный горный пейзаж — это вверху. А у подножия горы неземная красота превращается в какую-то грязную голубизну, и куда бы я ни взглянул, примитивные ковшовые экскаваторы подвозят все новые и новые саженцы масличных пальм, уничтожая великолепный лес. Некогда роскошный и зеленый, теперь он напоминает изысканное покрывало ручной работы, побитое молью… От такого вида у меня комок подступает к горлу. Пытаюсь обсудить это с парнем, который случайно останавливается рядом со мной. Глобальное потепление, уничтожение лесов, выветривание горных пород — эти термины оставляют его безучастным. Он совсем не понимает, о чем я говорю. Напротив, развитие сельского хозяйства в стране кажется ему блестящей перспективой для роста экономики и залогом процветания страны. Да и кто я такой, в самом деле, чтобы взваливать на него ответственность за лес? Разве мы сами не уничтожали свою природу? Чтобы что-то взять у природы, нужно сначала подчинить ее себе.