В поисках смысла

Объявилась у нас дома незнакомая полная, круглолицая особа. Именно незнакомая, потому что в посёлке все всех знают. Трудно сказать, какими путями её сюда занесло. Скорее всего она явилась со станции Таловая, которая была от нас в двенадцати километрах. И почему – то в летнюю жару она выглядела одетой очень тепло.

Случайно оказавшийся при сём, я был аккуратно выдворен матерью в соседнюю комнату, но из любопытства ухитрился подсмотреть. У визитёрши оказалось так много одетых на ней одёжек, что она напоминала капустный кочан, снимающий с себя слой за слоем. И на столе перед матерью были разложены и всевозможные кофточки с рюшами, и даже шерстяные вещи! Разговор вёлся полушёпотом, но понять было нетрудно – всё это предлагалось купить. Было ясно, что происходящее совершается в отсутствие отца, ведь если б он узнал об этаких делах…

Но вот же штука! Из песни слόва не выкинешь. Что было – то было. И меня осенило тогда: женщины – существа особые, никогда не забывающие о том, как они должны выглядеть.

Круги памяти

Но кроме того, что содержится в твоём прошлом, существует фамильная память, семейные предания, без которых человек подобен дереву с обрубленными корнями. И хоть унесло тебя ветром жизни далеко от той земли, где родился, – неизбежно возвращаешься памятью к давним событиям, радостным и печальным, к своим предкам. А вспомнишь о них – явится мысль о том, откуда мы все родом.

Родина предков моих – степной край в среднем течении Дона. Во времена давние, дикие, недоступные во всей полноте человеческому воображению, через эту землю, между Волгой и Доном – этакое подбрюшье европейской части России – прокатывались волны кочевников: аланов, гуннов, позднее половцев и печенегов. Это сюда, в «степь незнаемую» ходил со своим войском князь Игорь. Это здесь при царе тишайшем Алексее Михайловиче строились городки Белгородской черты – как заслон от бесчисленных набегов на Русь крымских татар – и затем возникли Донское и Хопёрское казачества. Это здесь, уже при сыне тишайшего Петре Великом, случилось казацкое восстание Болотникова. И это здесь, в степном краю Подонья, на протяжении веков происходило вавилонское смешение народов: русских из разных регионов, выходцев из Сечи Запорожской – черкасов (украинцев), татар…

Знаменитый земляк наш, Иван Бунин, писал об этой земле как о «плодородном Подстепье, где древние московские цари, в целях защиты государства от набегов южных татар, создавали заслоны из поселенцев различных русских областей, где благодаря этому образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым.» Вот почему мне, родившемуся и выросшем здесь, так легко, так узнаваемо читать самого Бунина. Я узнаю́ эту речь, которая его вскормила, узнаю́ до самых редких местных словечек – речь, на которой говорили и мои предки.

Прадеды мои (то есть деды матери с отцовской стороны): Киселевы Степан и Прасковья. Их дети (по старшинству): Дмитрий, Иван (р. 1891, отец матери, которую назвали в честь бабки), Семен, Евдокия.

Киселев Степан – мужик был справный, хороший хозяин, по тем временам (в конце века девятнадцатого, когда ещё не было признаков мирового пожара – грядущих войн и революций) слыл человеком зажиточным, владел большим, красивым домом с расписными ставнями – а дом этот он построил сам. Он был плотник и столяр – мастер высокого класса, имел руки золотые: мастерил кареты, тарантасы, сани и, продавая превосходные свои изделия на ярмарках, хорошо зарабатывал. С очередной ярмарки всегда привозил много всякой всячины: бочонок сельди, окорока, связки колбас и калачей, всевозможные пряники, петушков на палочке – и прочую снедь. Возвращался с торгов веселый и хмельной – вообще выпивал он крепко. В семье был деспотом – перечить ему никто не мог. Колотил жену, бил и третировал детей.

Старший сын его Дмитрий, женившись, не пожелал жить в отцовском доме и съехал на выселки. (Позднее то же произойдет и с Иваном, останется с отцом лишь младший Семен, которого Степан женит и подчинит себе полностью.)

Вот в эту богатую семью и попала выданная за Ивана девушка Федосья Сидоровна Тюрина (будущая родительница моей матери), родители которой жили на параллельной улице села. К моменту рождения внучки Паши дед Сидор, отец Федосьи, был уже вдовцом. К тому же случилось так, что его сын и невестка померли и остались у него на руках двое внуков – заботу о них он полностью возложил на себя. Привечал Сидор и других внучат – детей дочери Федосьи, часто прибегавших к нему в роскошный сад, плодами которого он их щедро одаривал.