В поисках смысла (сборник)

Это было время, когда уже стала забываться первоначальная простота христианских общин, особенно здесь, в величайшем и богатейшем городе мира, рядом с блистательным императорским двором. Почти никого уже не удивляло, что голодный нищий и пиршествующий богач (словно из евангельской притчи) формально суть братья во Христе, а на деле от одного до другого как от земли до неба. Мало кого смущала далекая от аскезы жизнь иных христианских пастырей. Но Златоуст не собирался мириться ни с чем подобным.

От нового константинопольского архиепископа достается всем: и епископам, и знати, и даже императорской чете. Но больше всего он ополчается против богатства и социального расслоения: «Сначала Бог не сделал одного богатым, а другого бедным и, приведши людей, не показал одному многих сокровищ, а другого лишил этого приобретения, но всем предоставил для возделывания одну и ту же землю. Каким же образом, когда она составляет общее достояние, ты владеешь столькими-то и столькими участками, а ближний не имеет ни клочка земли? … Корыстолюбивые богачи – это какие-то разбойники, засевшие при дороге, грабящие проходящих и зарывающие имущества других в своих кладовых… как свиньи в грязи, они услаждаются, валяясь в нечистотах сребролюбия».

Так и с императрицей Евдоксией, фактической правительницей при слабом и безвольном императоре Аркадии, Златоуст вступает в конфликт из-за ее неумеренной роскоши и жадности. Он защищает от конфискации имущество вдовы и детей опального вельможи, а в храме, обличая в проповедях щегольские траты, недвусмысленно показывает глазами на саму императрицу… Такого снести она никак не могла! Ведь еще недавно римские императоры официально считались богами, а «оскорбление величества» было самым страшным уголовным преступлением. Что же это, как не оскорбление?

Да и среди священства и епископата многие были в обиде на святителя – его требования казались чрезмерными, его стиль управления – жестоким. В 403-м году собор епископов отправил его в ссылку, правда, длилась она совсем недолго – простой народ обожал своего архиепископа, в столице начались волнения, и его пришлось вернуть. Но он, вернувшись, ничуть не изменился. Наверное, с других он требовал лишь толику того, что требовал сам с себя, но и этого было для кого-то слишком много. Собственно, он не мог воспринимать христианство и в особенности священство не всерьез, не мог рядом с собой видеть людей, сочетавших христианскую символику со вполне языческими поступками. Например, установили на городском ипподроме серебряную статую императрицы – что в этом такого? Всегда так поступали в Риме!

Но Иоанн откликается на это событие проповедью: «Вновь Иродиада беснуется, вновь возмущается, вновь пляшет, вновь требует главы Иоанна на блюде». Себя он сравнивает здесь с Иоанном Крестителем, а императрицу – с распутной женой царя Ирода, которая и добилась его казни. Император, соответственно, оказывается Иродом… Это уже было слишком.

В Константинополе собирается новый собор, и в 404-м году он отправляет Иоанна Златоуста в новую ссылку. Сам он сказал об этом так: «Братия, вор не приходит туда, где хворост, сено и дрова, но – туда, где лежит золото, или серебро, или жемчуг; так и дьявол не входит туда, где прелюбодей, или богохульник, или хищник, или корыстолюбец, но – туда, где провождающие пустынную жизнь… Так если изгонят меня, я уподоблюсь Илии; если бросят в грязь, – Иеремии; если в море – пророку Ионе; если в ров, – Даниилу; если побьют камнями, – Стефану; если обезглавят, – Иоанну Предтече; если будут бить палками, – Павлу; если распилят пилою, – Исайе; и о, если бы пилою деревянною, чтобы мне насладится любовью ко кресту!»

Но у Иоанна Златоуста был свой собственный путь, о котором можно сказать его же словами: «Жизнь праведных блестяща; но как она делается блестящею, если не чрез терпение? Приобрев, возлюби его, брат, как мать мужества». Он был отправлен в городок Кукуз в Армении, где продолжал активнейшую переписку с друзьями (до нас дошло более двухсот писем). Он просто не мог молчать. И за это из Кукуза он был отправлен еще дальше, на самый край тогдашней Империи – в Питиунт (нынешняя Пицунда в Абхазии). До места назначения измученный святитель так и не дошел – он умер в местечке под названием Команы 14 сентября 407 г. Перед смертью он произнес слова, ставшие затем своего рода последним девизом всех пострадавших христиан: «слава Богу за всё!» В этих словах – итог его земной жизни.

Почитание святителя началось практически сразу после его смерти, и мощи его недолго оставались в Команах. Уже в 438 г. по инициативе нового патриарха Прокла и нового императора Феодосия (сына Аркадия) они были перенесены в Константинополь. Оттуда они были похищены в 1204 г. крестоносцами, которые увезли их в Рим, и лишь в 2004-м году Иоанн Павел II возвратил их на прежнее место.