Читаем В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина полностью

Мы втроем пошли в столовую компании, чтобы пообедать. Выбрали себе еду и сели за один из длинных столов, на которых стояла еда, и взяли себе кто что хотел. Конечно, никакие столы ни для кого не были зарезервированы, и рядом с нами сидели простые горняки, они слушали нашу беседу и иногда вступали в разговор.

Этот эпизод произвел сильное впечатление на Серебровского; он после этого много со мной говорил: никак не мог осознать тот факт, что главный управляющий сел обедать со своими рабочими и это было чем-то само собой разумеющимся.

Я ничего из ряда вон выходящего в этом не увидел. Объяснил ему, что никаких классовых различий между служащими и рабочими на Аляске нет.

– Неужели в России по-другому? – удивился я. – Мне казалось, там все равны.

Серебровский как-то задумчиво на меня посмотрел.

– Пока не совсем так, – сказал он, затем добавил: – Но будет так, и довольно скоро.

После этого ему, кажется, еще больше захотелось взять меня с собой. Он часами описывал красоты девственных уголков Сибири и других восточных территории России.

– Ваша Аляска прекрасна, – говорил он, – но ее нельзя сравнить с нашими золотодобывающими территориями. И потом работы, открывающие новые перспективы, здесь уже завершены. На Аляске возможностей отличиться и преуспеть больше нет. А в России мы только начинаем, и такой человек, как вы, найдет работу, достойную его талантов.

Его красноречие против воли подействовало на меня. В конце концов я привел в качестве контраргумента мою семью. Я сказал, что у меня есть жена и две маленькие дочки и я их очень люблю. Не могу же я взять их с собой в такую страну, как Россия, а оставлять в Америке на долгие годы не намерен.

Серебровский не принял мое возражение.

– Конечно, вы можете взять семью в Россию, – сказал он. – Мы им предоставим все самое лучшее. Проезд первым классом на лучших пароходах от Аляски до России для всех вас. Лучшее жилье, где бы вы ни оказались. Денежное содержание, достаточное для всей вашей семьи в России, вдобавок к оплате в американских долларах.

Так как я не соглашался, он настоял на том, чтобы вернуться со мной и осмотреть тот рудник, которым я управлял. Он познакомился с моей женой и дочками, рассказал им о России. Если бы против его предложения выступила моя жена, вопрос, вероятно, был бы решен именно там и тогда. Но она, казалось, была весьма заинтригована идеей такого приключения. И перспектива заработать и накопить много денег, естественно, привлекала нас обоих.

Но мы не стали торопиться с принятием решения до Серебровского. Он уехал, твердо пообещав, что мы скоро получим от него известия. Вскоре я получил от него из Москвы телеграмму с предложением поехать в Нью-Йорк и заключить контракт с Амторгом – советской организацией, которая занималась покупками и продажами в Америке, в том числе приобретением инженерных услуг. В то же время Серебровский телеграфом перевел мне деньги на проезд в Нью-Йорк плюс дополнительную сумму, достаточную для оплаты обратного пути на Аляску, если я не буду удовлетворен предложенным контрактом.

Поскольку дорожные расходы до Нью-Йорка в любом случае были оплачены, отказываться от этого предложения не имело смысла. 22 февраля 1928 года мы вчетвером выехали с Аляски, которую считали родиной больше, чем любую другую часть мира. Мы все еще не имели четкого представления о том, что собираемся делать; я был настолько не уверен относительно поездки в Россию, что оставил семью на Западном побережье, а сам отправился в Нью-Йорк, чтобы все обсудить.

В Нью-Йорке я обнаружил, что условия моего контракта вполне удовлетворительные – все соответствовало тому, что ранее предлагалось. Однако в Амторге я впервые столкнулся с советской волокитой; пришлось заполнить так много документов и подписать так много бумаг у разных мелких начальников, что прошел целый месяц, прежде чем все было улажено. Я вызвал жену и дочерей в Нью-Йорк, и в марте мы отправились через Атлантический океан в Россию, в большом волнении, что вполне объяснимо.

Мой контракт был заключен на два года, и срок этот казался мне достаточно долгим; разумеется, я ни за что не подписал бы его на более продолжительное время. Никто из нас тогда не предполагал, что мы отдадим этой стране целых десять лет жизни; столкнемся с множеством приключений, о которых даже помыслить не могли. Думаю, зная, что ждет нас впереди, мы бы повернули обратно, несмотря на привлекательный контракт.

Но жизнь устроена по-другому; иначе трудно было бы добиться цели. Мы отплыли в довольно бодром настроении, и больше всего тревожила нас разве что морская болезнь. Мы купили несколько книг о России, чтобы почитать в пути, но из-за корабельной качки приходилось лежать в койках, и получать знания нам хотелось не больше, чем пищу. Мы отправлялись в Советскую Россию, практически ничего не зная об этой стране, ее своеобразных идеях и обычаях.

Глава 2

Прохладный прием в москве

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное