В поисках Священного. Паломничество по святым землям.

— Как тебя там зовут? А отца как зовут? А его отца? Тогда твое еврейское имя — Иуда. И знаешь, что? У тебя еврейская душа, — реакция на его слова возникла автоматически, но он перебил мою попытку ответить:

— Нет, то что у тебя «еврейская душа», означает лишь одно: ты приехал в Иерусалим по определенной причине. Ты ищешь лучшей жизни. Я здесь по той же причине. Я практикую здесь врачебную деятельность уже двадцать лет, а последние десять лет служу на разных полезных должностях. Как и ты, я не собирался переезжать сюда из Европы. Нет, все дело здесь в особом качестве души — ее тянет сюда не поиск спасения, а, скорее, сострадание по отношению к человечеству. Я расскажу тебе историю из Талмуда. Вообще, ее редко рассказывают.

С чувством и расстановкой доктор начал неторопливый рассказ. Он говорил глубоким, завораживающим голосом. В нем было нечто такое, что напомнило мне о йоге Рамшураткумаре.

— Ты знаешь о жертвоприношении Исаака? Согласно некоторым великим рабби, Бог никогда не просил об этом Авраама. Более того, слово, переведенное как «жертва», на иврите означает также «выращивать». А это значит, что Бог просил Авраама воспитать своего сына до его же уровня, но Авраам не мог принять этого, не мог допустить, чтобы его сын, нижестоящий, оказался равным с ним перед Господом, — он остановился и окинул взором город, раскинувшийся внизу. — И даже сегодня никто не может этого по-настоящему принять, — он показал в сторону иешивы: — И поэтому они не могут принять тебя. И никто не принимает другого так же, как самого себя. Мы стремимся подчинить друг друга своей воле. Авраам предпочел увидеть своего сына мертвым, а не равным себе. И тогда Бог послал ангела, чтобы остановить руку, замахнувшуюся ножом, и Авраам увидел, что не прав, и был вынужден отпустить сына.

— Заклание агнца, — продолжил он после паузы, — это принесение в жертву зла Авраама во славу Ха Шема. И сейчас я говорю тебе: иди своей дорогой, а я пойду своей. Но души наши останутся едиными, потому что у них одна цель. — Он взял меня за руку, и я ощутил прилив древнего тепла, легкости и умиротворенности, исходящих из земли иерусалимской.

Согласно писаниям, Мессия придет с Оливковой горы. Мертвые восстанут. Больные излечатся. Народы будут осуждены, и на всей Земле установится Царствие Небесное. Истина победит несправедливость, неверие исчезнет с лица Земли, и больше не будет совершаться ничего неправедного.

Оливковая гора возвышалась над куполом Великого храма, и упиралась своей вершиной в плотную ткань неба. У ее подножия располагался Гефсиманский сад — святыня, окруженная деревьями. В здешнем небе все еще можно было услышать дрожь копыт, падающих замертво всадников, бурление кровавых рек прошлого. По преданию, Он спустится с горы, и подлинный Израиль, сумевший выстоять под натиском грехопадения, пробудится к жизни и выполнит свою миссию — понесет пред собой завет Света.

Но свистящий ветер и длинные караваны верблюдов, медленно идущих через пустыню, казалось, совершенно не замечали течения человеческого времени. Одетые в кожаные одежды люди пустыни с ясными глазами, нагруженные провизией ослы, женщины, несущие воду, молодые люди, мечтательно смотрящие из окон на звездное небо, базарная суета, осыпающиеся с холмов камни, рваные одежды, реки и башни — все это пролетает мимо, словно ветром оторванный от ветки лист.

Закатное солнце заливало тусклые зубчатые стены Старого города и храмовые ворота мягким багрянцем. Ветер безразлично задувал все, что стояло на его пути. Могилы у подножия холма постепенно погружались в ночную тьму. Ожидая воскрешения, они потрескались и почти рассыпались под натиском ветра, времени и событий истории.

Здесь каждый памятник, каждое надгробие служит напоминанием об ушедшей жизни, на каждом камне высечена эпитафия — впрочем, скоро ветер окончательно сотрет все надписи. Об этих могилах забудут, а для будущих поколений все эти надписи окажутся нечитаемым набором символов, окруженным бесконечными догадками относительно их истинного значения.

Я вспомнил одного мудреца, который мог преподать Закон во всей его полноте, стоя на одной ноге.

Кто, если не мы?

Когда, если не сейчас?

* Господь.

Эпилог

ИЗ ВАЙОМИНГА В ВАШИНГТОН

Капитолий, как всегда, был аккуратным и ясным, все здесь было на своих местах. Никакого беспорядка, никаких волнений. В обнаженных перед ветром скульптурах около фонтанов отражались сделанные из стекла здания с массивными табличками на фасадах: «Министерство финансов США» и «Институт истории Америки». Памятник Вашингтону возвышался над Капитолийским холмом, подобно фаллической инкарнации Шивы, которой проходящие мимо паломники выражают свое почтение. На лужайке расположились две группы демонстрантов. Одни требовали отменить запрет на совершение молитвы в школах, другие же держали в руках плакаты, гласящие, что публичное совершение молитвы есть грех.