Идея, которую хотели передать авторы этих книжных обложек, лежит на поверхности. Они считали, что у тех, кто оказался в гуще этой борьбы, есть только два выбора — либо фундаментализм, либо модернизм. Третьего не дано, только две эти крайности, два полюса в центральном вопросе о библейском авторитете и в прочих доктринальных проблемах. Столь упрощенный взгляд несет в себе определенный перекос и искажает общую картину, поскольку сильно ограничивает свободу выбора. Увы, в ходе жарких богословских противостояний люди нередко впадают в подобные крайности. Церковная история пестрит примерами, когда христиане расходились в противоположные углы теологической платформы, превращая вероучение в главное орудие борьбы с оппонентом. Адвентизм столкнулся с подобным явлением во время кризиса 1888 года. Примерно то же самое произошло и в 1920–х годах, когда адвентисты двинулись в ту сторону богословского спектра, где царили вербальная инспирация и непогрешимость Библии.
Здесь нельзя не отметить, что как такового соблазна свернуть в сторону либерализма у адвентистской Церкви не было. С самого возникновения своего движения адвентисты единодушно придерживались тех же основополагающих концепций, за которые так ратовали и фундаменталисты, за исключением разве что их строгих взглядов на богодухновение. В этой области, как мы увидим ниже, адвентизм вошел в 1920–е годы довольно разобщенным, а вышел из этого десятилетия гораздо более сплоченным.
В течение 1920–х годов руководители Церкви адвентистов седьмого дня относились в основном с сочувствием к борьбе, которую вели фундаменталисты, но считали при этом, что у них есть серьезный изъян — они не придерживаются таких основополагающих принципов, как седьмой день суббота. Поэтому адвентисты постоянно заявляли, что они и есть единственные настоящие фундаменталисты.
Адвентисты склоняются к более строгим взглядам на инспирацию
Адвентисты седьмого дня, оказавшись в гуще споров о библейском авторитете в 1920–х годах, обнаружили, что их понимание вопросов, связанных с инспирацией, к концу десятилетия приобрело явный уклон в сторону фундаментализма. А. Г. Даниэльс, в ту пору президент ГК, отмечал на библейской конференции 1919 года, что
«среди нас, присутствующих здесь, на этой конференции, есть приверженцы»
как
«мысленной»
инспирации, так и
«инспирации слово в слово»
В начале 20–х годов единого мнения по этому вопросу в адвентизме не существовало.
Среди адвентистов всегда были люди, верившие в вербальную инспирацию и непогрешимость Библии. По мнению У. Уайта, высказанному в 1928 году, идею «вербальной инспирации» привнес в адвентизм У. У. Прескотт в конце 1880–х годов. Уайт писал:
«Признание, которое данное воззрение получило у студентов колледжа в Батл–Крике и у многих других верующих, включая пастора Хаскелла, привело к тому, что наша работа бесконечно сталкивалась с разного рода спорами и неурядицами, которых со временем становилось все больше»
Вполне возможно, Уайт ошибался, полагая, что вербальная концепция была привнесена в адвентизм извне, поскольку некоторые адвентисты, похоже, придерживались ее с самого возникновения адвентистского движения, но в чем он был безусловно прав, так это в оценке масштабов этой проблемы в конце 20–х годов прошлого столетия. С не меньшей уверенностью можно было утверждать, что в начале этого десятилетия непогрешимость и вербальная инспирация Библии имели твердых приверженцев среди адвентистских руководителей. Так, Ч. П. Боллман писал в 1919 году, что Библия была «дана безошибочно точно», а Л. А. Смит с одобрением отмечал годом позднее, что окончившаяся накануне конференция фундаменталистов подтвердила свою приверженность вербальной инспирации (
Однако следует понимать, что не все адвентистские лидеры придерживались фундаменталистских воззрений на инспирацию. Некоторые из наиболее видных деятелей Церкви занимали более умеренную позицию. Что интересно, к этой группе принадлежала и Елена Уайт.