В поисках утраченной близости

Дашка, гордая и даже в некотором смысле своенравная, безропотно терпела Бовины фокусы целых девятнадцать лет. Кто бы мог подумать, что на двадцатом году брака ей надоест терпеть?! Многое Дашка была готова простить своему мужу, но вот несправедливость… На каком основании он лезет в наши внутрисемейные дела? Требует, чтоб я отказалась от дачи?! Да еще третирует ее мать!

Сегодня она приехала в Холщево с намерением высказать Вове в глаза всю правду. Буквально: не видать тебе ни пяди земли! И вот погибла, защищая родную землю. И лежит теперь на носилках, красивая и молодая. При жизни я как-то не замечала ее красоты. А ведь она красива, моя сестра Дарья: большие темные глаза, по-детски пухлые губы, нежный румянец во всю щеку – ну прямо как у десятилетней Танюшки.

Сколько ей было? Тридцать восемь? В сущности, это совсем немного… Но это ее последняя цифра. Другой не будет. Дашка умерла. Погибла! Девочки останутся без матери. Без матери и без отца. В один день, в одну секунду. Они вдруг все разом предстали передо мной: Женя, Танечка, тетя Ира, осиротевшие, никому не нужные. О, я с готовностью сделаю для них все, но кто заменит им Дашу? Никто. Она ушла безвозвратно. Только сейчас я до конца осознала необратимость случившегося.

Даша, Даша! Прости меня… Живые всегда виноваты перед мертвыми. Виноваты уже тем, что они живы. А ты, ты вообще погибла из-за меня! Какая страшная, нелепая смерть. Упала с крыльца, ударилась виском. Вова толкнул тебя – не сдержал злой досады. Не поверил, что ты можешь протестовать… О, какая трагедия!

– Вы узнаете ее? Это Аксенова? Аксенова Дарья Эдвардовна? – как из тумана донесся до меня голос капитана Коржева.

– Аксенова Дарья Эдвардовна, – машинально повторила за ним я и вдруг заплакала.

Глава 16

Распоряжаться похоронами предстояло мне.

Не верьте, если вам скажут: теперь это очень просто. Вызовите, дескать, агента, заплатите ему и в назначенный день подъезжайте к моргу проститься с покойным.

Это так. Но это не так! При любом уровне сервиса похоронить человека очень, очень трудное дело!

Особенно тяжело было хоронить Дашку – молодую женщину, мою ровесницу и сестру, мать двоих еще не взрослых детей.

Я помнила ее с раннего детства темноволосой девочкой с красными бантиками, крепкой, настойчивой, смышленой, умеющей постоять за себя. Я оказывалась слабее. Мы ссорились – я Дашку не любила. Теперь понятно: я не любила в ней сильного, неуступчивого человека, натуру непреклонную и цельную. Даже в детских играх Дашка подавляла меня. Сначала подавляла, а потом слегка презирала. За несерьезную специальность, за чрезмерное увлечение тряпками и особенно косметикой, за то, что к тридцати семи годам я не имела детей, семьи, нормальной работы. И я, уже взрослая женщина, робела под ее тяжелым, неодобрительным взглядом. Робела, но ни за что не хотела признаваться себе в этой робости. И даже потихоньку придумывала, за что бы можно было начать презирать мою сестру.

Никто из нас не искал сближения, никто не хотел сделать первого шага навстречу. Но раз я осталась в живых, значит, во всем виновата я.

С этими невеселыми мыслями я заходила в Дашкину квартиру. Для похорон нужны были вещи: платье, туфли, белье, и я надеялась найти их в Дашкином гардеробе.

В квартире царила музейная атмосфера: сумрак, тишина, запертые окна, приспущенные шторы.

Вместо того чтобы сразу же приступить к ревизии Дашкиного гардероба, я прошла в гостиную и осторожно, точно боясь кого-то вспугнуть или потревожить, опустилась на угловой бархатный диванчик у тяжелой портьеры, пропахшей старым табаком.

Я любила эту комнату с детства. Плотно заставленная разнообразной мебелью, буфетами, сервантами, горками с посудой, статуэтками, вазочками с букетиками сухих цветов, этажерками и шкафами, набитыми книгами, альбомами, старыми фотографиями, географическими картами, коллекциями минералов, бабочек и монет, теткина гостиная представлялась мне в детстве сказочным музеем, полным неразгаданных тайн. Я чувствовала: за всеми этими многочисленными вещами и вещичками скрывается нечто таинственное, сокровенное, и если посидеть просто так, тихонечко и незаметно, то наверняка откроется что-то неведомое и удивительное. И пожалуй, не было на земле для меня места более загадочного, чем эта гостиная. Ведь даже в самом скрипе паркета тут слышалась какая-то глубокая тайна.

Девочкой я часто бывала здесь. В гостиной мы подолгу играли с Дашкой и даже иногда, тайком от взрослых, предпринимали рискованные экспедиции по поиску каких-нибудь новых, еще невиданных вещей. Я помню, как мы несказанно радовались, когда выудили на свет божий из плетеного сундука старенький фотоаппарат-гармошку, медные весы и арифмометр. А однажды мы нашли таинственное устройство со стеклянным куполом и латунным колесом. Оказалось, это был вакуумный насос: если быстро крутить колесо, то под куполом создавалось безвоздушное пространство.

С годами я все реже и реже появлялась в этой комнате. Романтика старых вещей незаметно поблекла и потеряла свой шарм. Дашка жаловалась:

– Вещи нас вытесняют.