В поисках утраченных предков. Роман-исследование

– А что если нам, Димитриус, организовать Транснациональный Конгресс Каралисов? – говорю я на своем кандалакшском диалекте английского. – Кинуть клич по всему миру и собрать всех однофамильцев в Петербурге? Например, в Таврическом дворце! Соберем всех однофамильцев и посмотрим друг на друга: кто литовец или латыш, кто грек…

– Это очень дорого, – смеется Димитриус. – Надо быть миллионером!

– Ерунда! Не на те казак пьет, что есть, а на те, что будут. Катя, переведи, пожалуйста. Примем «Хартию Каралисов» ко всем землянам… Воззвание за мир и дружбу между народами, учредим орден – в смысле медаль. Изберем главного Каралиса…

Димитриус с улыбкой кивает, одобряя мой треп, и поднимает указательный палец:

– О, это очень, очень, очень дорого! У меня нет таких денег. Я простой электрик… Бригадир электриков… В Греции я был учителем физики в университете…

– А отец? – Я имел в виду его профессию.

– О-о, у него тоже нет денег, – уверил Димитриус. – Он пенсионер. Заведовал кафедрой истории… Хунта отправила его в отставку. Деньги есть у остальных членов семьи – промышленников и банкиров, но я презираю большие деньги…

– Можно сказать, что ваша семья – миллионеры? – уточняет Катька.

– О, да, они очень богатые. Но я никогда не пойду просить у них.

– Зачем просить, – продолжаю трепаться я. – Сами предложат, когда увидят размах нашей идеи: «Каралисы всех стран, соединяйтесь!».

Димитриус улыбается и уходит от темы – говорит, что физика лучше истории с точки зрения поиска работы. Физика при всех властях – физика. Тем более – электричество. Электрический ток одинаково бьет и полковников, и простых шведов. Рискованная профессия.

– Катя, скажи Димитриусу, что я – электрик четвертого разряда. Я знаю, что с электричеством надо на «вы».

Димитриус радостно протягивает мне руку: коллега!

– Еще я работал на подводных лодках – радиомонтажником, – хвастаюсь я. – И однажды упал в студеные воды Баренцева моря. Зимой. В полушубке и унтах. Мы стояли у причала на окраине Мурманска – в Росте. Температура воды плюс пять градусов. – Это я рассказываю на своем английском. Катька лишь изредка помогает. Она не знает, что такое «унты» и как перевести это слово на шведский.

– Тяжелые кожаные сапоги на собачьем или оленьем меху… Лучшая обувь для утопленника после водолазных ботинок.

Димитриус понимающе кивает: «Трагедия! Мог пойти ко дну! А Мурманск – это где?»

– Рядом с Северным полюсом! – небрежно уточняю я, чтобы не запутывать грека в географии.

9. Полеты над Кольским заливом

…Лодка была дизельная, четырехконтейнерная, с крылатыми ракетами – горьковского завода «Красное Сормово», 1962 года постройки. Мы модернизировали систему наведения ракет – меняли прибор «Тройку», а «большевики» модернизировали гидравлику наводящей антенны. Эта антенна прячется в носовой части рубки. Когда лодка готовится к стрельбам, нос рубки разворачивается на сто восемьдесят градусов, и в нем обнаруживается вогнутое зеркало антенны – из нержавеющих трубок. Эта антенна и наводит ракету на цель. «Большевик» Косорыгин (он смеялся, что его фамилия почти что Косыгин, только две буквы лишние) стоял на палубе в наушниках и по проводной связи с командным пунктом отслеживал углы поворота зеркала. Антенна эта, как вогнутая ладошка, крутилась и наклонялась в разные стороны: то в небо глянет, то резко в горизонт нацелится, влево-вправо метнется. Быстрая штука. Мне было интересно, и я торчал на палубе покуривая – первый месяц только курить начал, почувствовал себя взрослым.

Боря Косорыгин зашел за рубку, и антенна замерла. Все, думаю, испытания закончились. Выждал минуту – пошел вдоль мористого борта, там, где леерных ограждений нет.

Тут меня цепнуло чем-то острым за край тулупа, я взмахнул руками и молча съехал по борту лодки в дымящуюся воду Кольского залива. Испугаться не успел. Обожгло кипятком.

Просторный тулуп раскрылся парашютом и не дал уйти глубоко. Но соленой воды я хлебнул. Унты на собачьем меху наполнялись водой и гирями тянули вниз. Вода из кипятка мгновенно стала ледяной. Борт лодки скользкий и покатый – покрыт специальной резиной для поглощения радиоволн – не зацепишься. Клюзы – ниже уровня воды, я их нащупал, но они мне не помогут.

Я заорал. Лодка – вторая от причала. Мне девятнадцать лет. На берегу в дощатой будке мерзнет сверстник-матрос с автоматом. На рейде залива, метрах в ста – плавбаза «Лиепсе» – в огоньках сквозь изморозь и водяной пар. Оттуда по внешней трансляции лупит музыка – Муслим Магомаев поет про лето, которое бродит по переулкам, и солнце, которое льется прямо с крыш. Кричи – не докричишься.

И вдруг музыку вырубили. Кто-то на небесах позаботился, чтобы меня услышали. Спасло и мое обещание угостить раздолбая Борю сигаретами из новой пачки болгарского «Слънце». Боря пошел меня искать и услышал в тишине над рейдом мой булькающий крик.