В поисках утраченных предков (сборник)

– …Три года встречались… не захотела – он на восемь лет меня младше, смешно бы было… молоденькой чешкой гульнул, а я почувствовала… и подтвердилось… – Оксана трогала уложенные в парикмахерской волосы. – …трехлетие фирмы отмечали… утром приехала… его нет… прошла в комнату отдыха… два фужера, подушки с дивана сброшены… Пошла к этой чешке… соком оттягивается. Разговорила… нравится ли ей картина… Сама и повесила… дней назад. Да, очень стильная…Все ясно. …девчонка, для нее пустяк, на учебу в Англию улетала… Дружок мой приходит… стоит в центре зала с сотрудниками, весь в белом… …полный стакан пепси-колы, подхожу… Как дела? Нормально, а у тебя как? «Плохо!» – в физиономию весь стакан! …и уехала. За одну ночь сгорела – не могла переступить… поймал, сел ко мне в машину, …ночью по Праге – у светофора… обнять захотел… заору на него: «Убери свои грязные руки!»… драться начала… …пулей из машины. …остановилась… трясет всю. Жалко стало – вернулась. Гордый такой… Пальчиком перед собой тычет… Я на сиденье показываю… пришел, сел… …до дома, но к нему не пошла. …к себе в Калининград уехал…

– А сейчас кто-нибудь есть? – осторожно спросил Медведев и напрягся.

– И говорить стыдно… – Она отвела глаза в сторону, взяла на скатерти задумчивый, ей одной слышимый аккорд и сказала тихо: – Ходит ко мне иногда один мальчик – нежный такой, ласковый. Двадцать три года. Говорит, жить без меня не может. Стеклодувом работает – цветочки мне из стекла делает. На Новый год замок подарил, свет в окошках переливается… Ресницы длинные, как у девчонки. На меня взглянет и краснеет… Ты же понимаешь, что это такое… Если дети догадаются… – Пальцы устало легли на скатерть, и Оксана печально кивнула головой: – А стоящего мужика – ну вот, как ты, например, уже не найти. – Она быстро взглянула на него.

– Да какой я стоящий? – тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. – Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга…

– Но все-таки айсберга, а не… прости меня, того, что в проруби болтается… Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы…

Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею…

– Что бы я там делал? – Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: – Бизнесом заниматься не хочу… Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю…

– Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. – Она стала разглядывать свои ногти. – Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! – Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. – Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые…

Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить… Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами…

– Нелепо даже об этом говорить… – мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.

– Нелепо? – Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. – Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески – у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!

– А что еще у меня написано? – не сразу проговорил Медведев.

– И хочется, и колется, и Настя не велит, – проницательно констатировала Оксана.

Медведев молчал.

– Что ты сопишь? – Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. – Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался… – Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.

– Да, задергался, – хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. – И не жалею об этом…

– Ну вот…

– Что – «вот»?

– Да ничего. – Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. – Смешной ты.

– Может быть, смешной, – раздумчиво сказал Медведев и подумал: «Еще две минуты такого разговора, и добром этот вечер не кончится»; он держал в руках пустой бокал и щурился на него.

– Женщины отдаются либо по любви, либо за деньги, либо из благодарности… – начал излагать он, но Оксана перебила:

– И что? – она смотрела с холодным изумлением. – И что? – повторила она, не отводя взгляда, и Медведеву показалось, что в нем стоит разочарование: «Господи, какой же ты дурак…»

– Самая низкая степень награды – из благодарности, – упрямо закончил Медведев.