В поисках утраченных предков (сборник)

Потом Медведев терзал Оксану вопросами, где, на какой войне погиб ее дед. Оксана помнила только, что они ездили с родителями на братскую могилу под Выборг, там были лес, речка и красные ягоды, которые она тайком ела, и потом мать вставляли ей два пальца в рот, чтобы ее вытошнило. «Ага, под Выборгом, – удовлетворенно кивал он. – В финскую кампанию. Поселок Щеглово? Не помнишь?» Оксана таких деталей, естественно, не помнила, не знала и отчество прадеда – Константина, но зато вспомнила, прикрыв глаза и на мгновение замерев, что дед был офицером, погиб, когда маме было всего шесть лет, и бабушка писала Сталину, чтобы им уже после войны с фашистами возобновили какие-то выплаты, и ее вызывали в органы и чуть не посадили. «Ну что? что? – Оксана, устроившись по-турецки на ковре, нетерпеливо стукала кулачком по ручке кресла, в котором сидел с фотокарточкой Медведев. – Говори! Ты их знаешь?» Оксана смотрела на него снизу вверх, щурясь от яркого света торшера и нетерпеливо улыбаясь, и напоминала капризную сестренку, от которой взрослые скрывали семейную тайну.

«Сережка, ты его знаешь? – Она заглядывала ему в глаза и пыталась прочесть в них ответ. – Ну скажи! – Она трясла и раскачивала его ногу. – У, нехороший какой!.. Говори, а то сейчас укушу! Больно укушу!»

«Кусай, – благодушно разрешал Медведев; ему нравилось, что эта красивая женщина, с которой ему через пару дней придется расстаться, возможно, окажется его троюродной сестрой. – Кусай своего возможного троюродного братца, кусай…» – Он давал ей легкого щелбана по кумполу и смеялся.

«Братца?» – Оксана смотрела на него с изумлением и восторгом. И принималась кивать, как восточный божок с закрученной на колесико резинкой: «Ты!.. Мой!.. Троюродный!.. Братец?.. Да?» Да, говорил Медведев, если подтвердится, что ее прадеда звали Павлом Александровичем, то у него сомнений не будет, потому что он не Медведев, а Медведичовский, и рассказывал ей перипетии своей фамилии, о которой он и пишет роман. «Да, да, – расхаживала по номеру Оксана, – мама тайком говорила, что мы из дворян! Не знаю, правда ли…» – И бросалась набирать свой домашний номер.

Медведев стоял в лоджии, ухватившись руками за поручень ограждения, и думал о назревающих в генеалогической таблице изменениях: возможно, он обретет троюродную сестру, которую впишет в новую клеточку, но потеряет жену, изобразив на схеме разогнутыми скобками конец супружеских отношений…

«…А где ты поищешь? – слышался глухой голос Оксаны. – Потом объясню. Не волнуйся, я сама позвоню. Ну, все, целую…»

Они ехали в Центр по залитой желтым светом набережной, чтобы еще раз внимательно посмотреть родовое древо, и Оксана беспокойно говорила: «Мне очень хочется иметь такого братца, – она осторожно касалась его затылка. – Но может, просто однофамильцы?» Медведев гнал машину и терпеливо объяснял, что однофамильцев среди дворян не было – они все состояли в родственных связях, однофамильцы в России начала века могли быть Ивановы-Петровы-Сидоровы, чьи фамилии образовывались от имен собственных, или Ткачевы, Плотниковы – по роду занятий, а у дворян – если однофамилец, значит, родственник. Он говорил о дворянских книгах, которые велись по губерниям, и попасть в которые было сложней, чем вступить в КПСС, говорил о Геральдической комиссии при Сенате, которая по двадцать лет могла тянуть с решением об отнесении бесспорного соискателя к дворянскому сословию…

Они выходили из машины, и Оксана ловила его ладонь, и ее пальчики просились меж его пальцев: «Вот так теперь и будем ходить, – говорила Оксана. – Брат и сестра». В освещенной арке старого флигеля они повстречали Джорджа – одетого с иголочки, в начищенных ботинках и с зонтом-тростью в руке. Он улыбался Оксане и говорил, что задумал попить греческого вина в одной славной траттории. Еще он говорил, отведя коллегу в сторону и понизив голос, что в номере Медведева не так давно несколько раз звенел телефон. «Возможно, звонили из дома? Подумайте, Сергей». Он трепал Медведева по плечу и желал им хорошего вечера.

Они быстро поднимались в номер, и Медведев, решительно поправлял очки, подходил к висящей на стене миллиметровке и указывал пальцем в квадратик: «Вот он! Николай Павлович. Твой дед! – Он оборачивался к Оксане, призывая убедиться в точности его предположений. – А вот наш возможный общий прадед, – его палец скользил ниже, – Павел Александрович Медведичовский. От него ветви разбегаются, вот моя, вот ваша… Видишь? Ваша – только твой дед…» – «А кем был прадед?» – Оксана смотрела на лист, усыпанный квадратиками, благоговейно, как на иконостас. «Действительный статский советник, – принимался объяснять Медведев, – жил в Петербурге на Большой Морской улице, имел поместья в селах Обречь, Кручина, Солодково Могилевской губернии… Его отец, генерал-аншеф Александр Иоанович…» – Медведев перечислял звания, должности, награды, размеры имений в квадратных десятинах и число крепостных крестьян, коими в разное время владели их предки…

Он разворачивался, чтобы достать из тумбочки папку с досье на пращуров, но Оксана мягко останавливала его, брала за уши и целовала в губы: «Сережа, ты молодец!», а потом ерошила и приглаживала ежик волос и говорила, что троюродным братьям и сестрам целоваться не возбраняется, они даже вступали в браки, как пишут в старинных романах. Медведев молчал и не знал, куда деть руки, пока не догадался слегка приобнять Оксану.

Они стояли, словно замершая в танце пара, и случись судьям американского штата Мэриленд оказаться в комнате и попытаться определить, проглядывается ли между партнерами горящая свеча, и вынести свой вердикт – штрафовать танцоров или признать невиновными в посягательстве на общественную нравственность, – видит Бог, их голоса разделились бы.

– Надо ехать звонить. – Оксана похлопала ладошками по груди Сергея.

– Позвоним отсюда. – Медведев все-таки дошел до тумбочки и вытащил свое богатство – коленкоровую папку с завязками. – Можем чаю или кофе попить. – Губы еще хранили тепло ее поцелуя. – Я тебе сейчас свои фотографии покажу… – Медведев вытряс из папки ксерокопии фотографий. Мелькнула карточка юноши в форме гимназиста, семейный снимок с потертыми краями и цифрами в кружочках над головами… – Смотри, а я пока сбегаю на кухню. Тебе чай или кофе?

– Чай.

– Мы можем на террасе. Будет готово, я зайду или позвоню.

…Когда он поднялся в номер, чтобы доложить о готовности чая, Оксана сидела на кровати и, казалось, готовилась расплакаться. Рядом стоял телефонный аппарат. Она подняла глаза, и Медведев прочитал в них растерянность, досаду, смятение и еще черт знает что, отчего ему сделалось тревожно и неуютно, и он понял, что чашки с чаем, которые он вынес на террасу, будут медленно исходить паром, пока не остынут в забытьи.

– Ты маме звонила?

Оксана всхлипнула и вытащила из сумочки платок.

– Нет. – Она медленно и печально помотала головой. – С твоей женой разговаривала… Я же думала, это ты звонишь… Какая я дура!.. – Она стала вытирать слезы. – Звонит телефон. Я снимаю трубку: «Сережа?» Смотрю, там тишина такая задумчивая. Я алёкнула два раза. Вдруг женский голос: «Будьте любезны Сергея Михайловича». Мне бы, дуре, сказать, что не туда попали, а я сказала, что ты скоро подойдешь. Она и говорит: «Я жена Сергея Михайловича, а с кем я разговариваю?» Я и призналась, что сестра, мы, дескать, случайно познакомились. «А что вы в его номере делаете?» – спрашивает. «Жду его, он на кухню за чаем пошел. Мы тут архивы разбираем, фотографии смотрим…» – «Ну что же, – говорит, – желаю вам добрых родственных отношений. Спокойной ночи». Господи, какая я дура… Представляю, что она сейчас там думает…

Медведев прошелся по комнате, сел в кресло и несколько раз быстро провел рукой по волосам, взъерошивая ежик.

– Ну ничего, ничего… Что-нибудь придумаем… Это я виноват. Ты же правду сказала.

Он быстро представил себе Настю, ее хмурое лицо, представил, как она ходит по квартире, воображая бог знает что, вот она заперлась в своей комнате, достала из заначки сигарету, курит, возмущенно крутит головой: «Нормально! Поехал роман писать!»; рядом, понуро опустив голову и прижав уши, сидит Альма, сын собирается идти провожать приятелей, ткнулся в запертую дверь: «Ма, я пошел!» – «Только не поздно! Слышишь?» – «Слышу!», кончик сигареты подрагивает, Настя невидящими глазами смотрит в телевизор… Но тут же воображение услужливо подсказало другую картину – Настя ходит по квартире и злорадно думает: «Да он, оказывается, блядун!.. Правильно я ему рога наставила, и еще наставлю, нечего мне, как дуре, дома сидеть». И она торжествует: «Посмотрим, что ты будешь лепетать со своей сестричкой. Я-то все по-умному сделала – свидетелей нет…» Но вот она закуривает, смотрит в окно и ревностно думает: «А ведь сколько лет я ему верила, дура…»

– Она сказала, что желает нам добрых родственных отношений, – продолжала травить себя воспоминаниями Оксана. – О, господи! На пустом месте!..

– Не горюй. – Сергей подсел к Оксане и погладил ее по спине. – Сейчас маме твоей позвоним, все выясним. Все образуется. Вытирай слезы и звони…

– А ты Насте позвонить не хочешь? – Оксана хлюпнула носом и тревожно посмотрела на него. – Я пока выйду, прогуляюсь…

– Нет, пока не буду. – Медведев помотал головой. Он сидел, сцепив ладони. Разговор с Настей грозил принять совсем иной оборот, нежели он выстраивал недавно в своем воображении. Не больно-то теперь позадаешь вопросы – где была и почему не предупредила. Спрос будет с него, если с ним вообще захотят разговаривать… Какой он дурак, ведь Джордж предупреждал, что звенел телефон! Неужели не мог просчитать эту ситуацию! Медведев поднялся и вернул телефон на холодильник.

– Сережа, давай, я билет поменяю и с тобой в Петербург полечу, все ей объясню по-женски. Она мне поверит!.. Я серьезно!

– Давай-ка маменьке твоей позвоним. – Медведев поднес к глазам буклет Центра, выискивая среди муравьиных абзацев греческих букв английский текст – порядок выхода в международную телефонную сеть.

– А тут что, бесплатно?

– Потом узнаем. Ага, нашел! Набирай: сначала девятка – гудок…

– Подожди, я в порядок себя приведу. – Оксана зажгла свет в ванной. – Мамусик почувствует, что я не в форме.

Медведев подошел к открытому окну, глубоко вздохнул несколько раз и принял решение: с Настей он будет говорить только после звонка на кладбище! Пусть эта заноза живет до утра, утром все выяснится. Точка. И не думать больше об этом. …

…Мамусик, мамочка, Тамара Николаевна была на связи и говорила взволнованно – Медведев по настоянию Оксаны слушал ее голос из неплотно прижатой трубки: «…Доченька, а он не аферист какой-нибудь? Зачем ему твой прадедушка? Будь осторожна, доченька…»

– Хорошо, хорошо, не волнуйся. – Глаза Оксаны излучали мед, солнце, радость. – Так как звали прадедушку?

– Вот, «Выпись из метрической книги» называется. Мы же когда сюда переезжали, я все бабушкины документы забрала, – дребезжал в трубке голос. – Читаю: «Крещен младенец в православной вере… Восприемники…»

Оксана кивала: «Ага, ага», Медведев, склонив голову к трубке, замер.

– Сейчас, сейчас… Вот оно… «У Фомы Медведичовского и его законной жены Анны родился сын, наречен Павлом…»

Что за чушь! Павел Фомич Медведичовский! Откуда такой?

– «Отец – из потомственных дворян Могилевской губернии… мать – мещанка».

– Из дворян? Так это правда?

– А я тебе говорила, – торжествующе напомнил голос. – Что-нибудь еще прочитать?

Оксана тревожно вскинула глаза на Медведева, он помотал головой: «Может быть, потом…»

– Нет, мамусик, все. Целую…