В поисках утраченных предков

И еще думается о том, что без предков мне не хватает исторического пространства — ну кто я без них: комар, родившийся на один день? листочек, унесенный ветром?.. Понятно, что не нами все началось и не нами кончится…

Ведь народ — это не только сто пятьдесят миллионов людей, живущих в данное время. Это и миллиард праотцов, оставивших нам страну, и миллиард потомков, что будут жить в грядущие века.

Вот так! Знай наших!

Мысли мои убегают к письменному столу, столешницу для которого я сотворил из просторного листа древесно-стружечной плиты, облицованной дубовым шпоном.

Этот лист мне завез племянник Димка, родившийся в то лето, когда умерла мама. Он привез его на багажнике «жигуленка», сейчас ездит на «мерседесе». Толковый вырос парень и не бандит — лет восемь с напарником поднимал из руин заброшенный завод, и сейчас выпускает лучшую в городе краску, шпаклевку, делает на заказ двери и окна, торгует сантехникой и гипроком. Не завод, а целый город. «Вот, дядя Дима, — сказал тогда племянник Димка. — Точно по размеру, как заказывали. Мы могли бы вам и стол сделать, но вы же не хотите…».

Все уместилось на столе-аэродроме: компьютер, телефон, лампа… И розовеет просторный лист миллиметровки с дальнейшим планом розысков предков: квадратики и овалы персонажей, стрелы, связи, выписки из документов. Так бригада розыскников обкладывает неизвестных фигурантов по сложному делу. Фотографии дедов, бабушек, письма, документы, снова письма, служебные удостоверения матери и отца, их трудовые, орденские и пенсионные книжки, свидетельства о рождении и смерти — мой маленький семейный музейчик.

Я лежу под дубом и думаю о том, что Льва Толстого из меня уже не получится. Он, как поется в песне, не кушал ни рыбы, ни мяса, ходил натурально босой и косил траву-мураву остро заточенной литовкой. Я же поглощаю все, что приносит в дом жена, и, надев кеды, скашиваю газон стрекочущей бензокосилкой. Разве может при таких диких обстоятельствах родиться что-нибудь путное в литературном смысле?

…Мне приснилась ночная дорога, шлях, по которому беззвучно двигались при свете яркой луны люди, они ехали верхом на лошадях и в телегах, брели, опираясь на посохи. Я шел полем по сухой, колкой траве навстречу колонне, и не мог разглядеть, где она кончается: казалось, люди идут от темнеющего вдали горизонта. Бесшумно катили телеги, брички, кареты, лохматый детина тащил на ногах кандалы, шли солдаты с ружьями и саблями, и от всех тянуло тленом. Несколько бойцов с красными звездами на пилотках и с засохшей кровью на гимнастерках шли строем, глядя мимо меня. Мужчины в строгих костюмах с черными галстуками ступали по земле новыми кожаными тапочками. Все шли молча, их марш был понятен только им самим, и они не видели меня, бредущего по обочине навстречу колонне. Несколько раз я останавливался и вглядывался в лица идущих, надеясь увидеть хоть что-то знакомое, понятное мне, но глаза их смотрели мертво, как у муляжей, и лошади понуро плелись, опустив головы к серой бесшумной дороге. Я видел женщин с младенцами на руках — младенцы не спали, но лишь безмолвно смотрели сами в себя, словно думали о чем-то несвершившемся. Колонна стала подниматься на холм, за которым угадывалось встающее солнце, и я опять увидел блестящую цепь с шаром размером с крупное яблоко, она висела на бархатной груди господина в камзоле… Я понимал, что по дороге бредут умершие люди, но страха не испытывал…

13. Нашел бабушку!

Наука не способна постичь мир, потому что мир не чертеж, а рисунок художника.

Г. Честертон, английский писатель

Холодным декабрьским вечером, когда на крышах гремело железо и в подворотнях завывал ветер, я вытащил из почтового ящика письмо со штемпелем городского ЗАГСа.

В письме сообщалось: найдена интересующая вас актовая запись о смерти Каралис Ольги Николаевны за 1929 г. За разъяснениями обращайтесь в ЗАГС Петроградского района.

Ольга Николаевна была моей бабушкой. Но почему запись о смерти датирована 1929-м, а не 1939-м годом? Описка?..

…Еще летом я позвонил в городское управление загса и спросил, каким образом можно заказать поиск свидетельства о смерти бабушки, если известны предположительные годы ее смерти.

— До революции семнадцатого года или после?

— После! Где-то в районе тридцатых годов…

— Легко! — ответил мне молодой стремительный голос. — Пишите запрос! Госпошлина за розыск и повторную выдачу свидетельства — сорок один рубль семьдесят пять копеек!

Я вновь подступился с расспросами к старшей сестре.

— Сейчас тебе скажу, когда умерла бабушка, — задумалась сестра на другом конце провода. — Значит, так…

Она поведала мне тягостную историю, как бабушка лежала на сундуке в нашей квартире на 2-й Советской улице и умирала от рака.

— Какой же это год был? — не веря ее памяти, спросил я.

— Сейчас скажу, — сестра, родившаяся в 1937-м, принялась за вычисления. — Наверное, году в тридцать девятом, сороковом…

— Тебе же тогда было два-три года! Как ты можешь помнить!

— А что ты думаешь! Я еще и не такое помню!