В поисках утраченных предков

Выпущенная в бокал, вода тут же теряла голубизну, недолго шипела и становилась скучной, будто ее набрали из водопроводного крана. Медведев сидел напротив, смотрел на шевелящиеся губы Оксаны, слушал вполуха и думал, что такое сокровище по частям не продается и не покупается, ей трудно будет найти достойного мужчину… Оксана говорила медленно, печально, гладила себя по руке, словно успокаивала, и Медведев догадывался, что ей больно вспоминать, но еще больней будет не вспомнить. Он кивал иногда, и ему почему-то было грустно.

— …Три года встречались… не захотела — он на восемь лет меня младше, смешно бы было… молоденькой чешкой гульнул, а я почувствовала… и подтвердилось… — Оксана трогала уложенные в парикмахерской волосы. — …трехлетие фирмы отмечали… утром приехала… его нет… прошла в комнату отдыха… два фужера, подушки с дивана сброшены… Пошла к этой чешке… соком оттягивается. Разговорила… нравится ли ей картина… Сама и повесила… дней назад. Да, очень стильная…Все ясно. …девчонка, для нее пустяк, на учебу в Англию улетала… Дружок мой приходит… стоит в центре зала с сотрудниками, весь в белом… …полный стакан пепси-колы, подхожу… Как дела? Нормально, а у тебя как? «Плохо!» — в физиономию весь стакан! …и уехала. За одну ночь сгорела — не могла переступить… поймал, сел ко мне в машину, …ночью по Праге — у светофора… обнять захотел… заору на него: «Убери свои грязные руки!»… драться начала… …пулей из машины. …остановилась… трясет всю. Жалко стало — вернулась. Гордый такой… Пальчиком перед собой тычет… Я на сиденье показываю… пришел, сел… …до дома, но к нему не пошла. …к себе в Калининград уехал…

— А сейчас кто-нибудь есть? — осторожно спросил Медведев и напрягся.

— И говорить стыдно… — Она отвела глаза в сторону, взяла на скатерти задумчивый, ей одной слышимый аккорд и сказала тихо: — Ходит ко мне иногда один мальчик — нежный такой, ласковый. Двадцать три года. Говорит, жить без меня не может. Стеклодувом работает — цветочки мне из стекла делает. На Новый год замок подарил, свет в окошках переливается… Ресницы длинные, как у девчонки. На меня взглянет и краснеет… Ты же понимаешь, что это такое… Если дети догадаются… — Пальцы устало легли на скатерть, и Оксана печально кивнула головой: — А стоящего мужика — ну вот, как ты, например, уже не найти. — Она быстро взглянула на него.

— Да какой я стоящий? — тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. — Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга…

— Но все-таки айсберга, а не… прости меня, того, что в проруби болтается… Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы…

Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею…

— Что бы я там делал? — Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: — Бизнесом заниматься не хочу… Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю…

— Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. — Она стала разглядывать свои ногти. — Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! — Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. — Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые…

Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить… Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами…

— Нелепо даже об этом говорить… — мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.

— Нелепо? — Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. — Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески — у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!

— А что еще у меня написано? — не сразу проговорил Медведев.

— И хочется, и колется, и Настя не велит, — проницательно констатировала Оксана.

Медведев молчал.

— Что ты сопишь? — Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. — Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался… — Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.

— Да, задергался, — хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. — И не жалею об этом…

— Ну вот…

— Что — «вот»?

— Да ничего. — Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. — Смешной ты.