В поисках утраченных предков

Они быстро поднимались в номер, и Медведев, решительно поправлял очки, подходил к висящей на стене миллиметровке и указывал пальцем в квадратик: «Вот он! Николай Павлович. Твой дед! — Он оборачивался к Оксане, призывая убедиться в точности его предположений. — А вот наш возможный общий прадед, — его палец скользил ниже, — Павел Александрович Медведичовский. От него ветви разбегаются, вот моя, вот ваша… Видишь? Ваша — только твой дед…» — «А кем был прадед?» — Оксана смотрела на лист, усыпанный квадратиками, благоговейно, как на иконостас. «Действительный статский советник, — принимался объяснять Медведев, — жил в Петербурге на Большой Морской улице, имел поместья в селах Обречь, Кручина, Солодково Могилевской губернии… Его отец, генерал-аншеф Александр Иоанович…» — Медведев перечислял звания, должности, награды, размеры имений в квадратных десятинах и число крепостных крестьян, коими в разное время владели их предки…

Он разворачивался, чтобы достать из тумбочки папку с досье на пращуров, но Оксана мягко останавливала его, брала за уши и целовала в губы: «Сережа, ты молодец!», а потом ерошила и приглаживала ежик волос и говорила, что троюродным братьям и сестрам целоваться не возбраняется, они даже вступали в браки, как пишут в старинных романах. Медведев молчал и не знал, куда деть руки, пока не догадался слегка приобнять Оксану.

Они стояли, словно замершая в танце пара, и случись судьям американского штата Мэриленд оказаться в комнате и попытаться определить, проглядывается ли между партнерами горящая свеча, и вынести свой вердикт — штрафовать танцоров или признать невиновными в посягательстве на общественную нравственность, — видит Бог, их голоса разделились бы.

— Надо ехать звонить. — Оксана похлопала ладошками по груди Сергея.

— Позвоним отсюда. — Медведев все-таки дошел до тумбочки и вытащил свое богатство — коленкоровую папку с завязками. — Можем чаю или кофе попить. — Губы еще хранили тепло ее поцелуя. — Я тебе сейчас свои фотографии покажу… — Медведев вытряс из папки ксерокопии фотографий. Мелькнула карточка юноши в форме гимназиста, семейный снимок с потертыми краями и цифрами в кружочках над головами… — Смотри, а я пока сбегаю на кухню. Тебе чай или кофе?

— Чай.

— Мы можем на террасе. Будет готово, я зайду или позвоню.

…Когда он поднялся в номер, чтобы доложить о готовности чая, Оксана сидела на кровати и, казалось, готовилась расплакаться. Рядом стоял телефонный аппарат. Она подняла глаза, и Медведев прочитал в них растерянность, досаду, смятение и еще черт знает что, отчего ему сделалось тревожно и неуютно, и он понял, что чашки с чаем, которые он вынес на террасу, будут медленно исходить паром, пока не остынут в забытьи.

— Ты маме звонила?

Оксана всхлипнула и вытащила из сумочки платок.

— Нет. — Она медленно и печально помотала головой. — С твоей женой разговаривала… Я же думала, это ты звонишь… Какая я дура!.. — Она стала вытирать слезы. — Звонит телефон. Я снимаю трубку: «Сережа?» Смотрю, там тишина такая задумчивая. Я алёкнула два раза. Вдруг женский голос: «Будьте любезны Сергея Михайловича». Мне бы, дуре, сказать, что не туда попали, а я сказала, что ты скоро подойдешь. Она и говорит: «Я жена Сергея Михайловича, а с кем я разговариваю?» Я и призналась, что сестра, мы, дескать, случайно познакомились. «А что вы в его номере делаете?» — спрашивает. «Жду его, он на кухню за чаем пошел. Мы тут архивы разбираем, фотографии смотрим…» — «Ну что же, — говорит, — желаю вам добрых родственных отношений. Спокойной ночи». Господи, какая я дура… Представляю, что она сейчас там думает…

Медведев прошелся по комнате, сел в кресло и несколько раз быстро провел рукой по волосам, взъерошивая ежик.

— Ну ничего, ничего… Что-нибудь придумаем… Это я виноват. Ты же правду сказала.

Он быстро представил себе Настю, ее хмурое лицо, представил, как она ходит по квартире, воображая бог знает что, вот она заперлась в своей комнате, достала из заначки сигарету, курит, возмущенно крутит головой: «Нормально! Поехал роман писать!»; рядом, понуро опустив голову и прижав уши, сидит Альма, сын собирается идти провожать приятелей, ткнулся в запертую дверь: «Ма, я пошел!» — «Только не поздно! Слышишь?» — «Слышу!», кончик сигареты подрагивает, Настя невидящими глазами смотрит в телевизор… Но тут же воображение услужливо подсказало другую картину — Настя ходит по квартире и злорадно думает: «Да он, оказывается, блядун!.. Правильно я ему рога наставила, и еще наставлю, нечего мне, как дуре, дома сидеть». И она торжествует: «Посмотрим, что ты будешь лепетать со своей сестричкой. Я-то все по-умному сделала — свидетелей нет…» Но вот она закуривает, смотрит в окно и ревностно думает: «А ведь сколько лет я ему верила, дура…»

— Она сказала, что желает нам добрых родственных отношений, — продолжала травить себя воспоминаниями Оксана. — О, господи! На пустом месте!..

— Не горюй. — Сергей подсел к Оксане и погладил ее по спине. — Сейчас маме твоей позвоним, все выясним. Все образуется. Вытирай слезы и звони…