В поисках утраченных предков

Батюшка был широкоплеч, румян, космат, бородат, и опрятная черная ряса с серебряным крестом сидела на нем кителем. Он сказал, что плавал механиком в Черноморском пароходстве. Я сказал, что заканчивал Ленинградский институт водного транспорта. Батюшка посмотрел на меня с интересом:

— Плавал?

— Нет, судостроение-судоремонт.

— А я пять лет на сухогрузе отходил, — улыбнулся батюшка. — Сначала четвертый механик, король дерьма и пара, потом третьим…

Служка принес прозрачный пакетик с желтыми камушками ладана, и я сказал:

— Отец Виктор, подскажите, где добыть ветку грецкого ореха с плодами. Меня Виктор Конецкий, наш питерский писатель, просил. Может, слышали?

— Виктор Викторович? — батюшка сжал пальцами висящий на цепочке крест.

Я кивнул. Он прикрыл глаза и помолчал, сдерживая волнение.

— Етитская сила, прости меня, Господи!.. — Он возвел глаза к небу. — Мы же его книги до дыр зачитывали! А ты с ним знаком? — Он тревожно покосился на меня. — Как он поживает?

Я сказал, что Конецкий поживает по-всякому — годы и тяжелая служба дают о себе знать, но держится бодрячком, у него выходят книги, недавно справил семидесятилетие…

— Люблю! — Отец Виктор широко улыбнулся и по-простецки развел руки, словно хотел обнять писателя-мариниста. — Ой, люблю…

Я напомнил про орех, он что-то быстро сказал служке и тронул меня за рукав: «Пошли!»

Оксана пошла с нами, потянулись и Лайла с Марией.

Пока мы пробирались в дальний конец монастырского сада, отец Виктор объяснил, что грецкий орех уже уронил листву, плоды только в закромах и на базаре, но он пошлет любимому писателю ветку мироносного дерева — кипариса, которую освятит в своем храме. Пусть, дескать, эта ветвь будет с Виктором Викторовичем и в Новый год, и в Рождество, она придаст ему сил и здоровья.

Бывший моряк, а ныне настоятель монастыря остановился около зеленого колючего деревца с шишечками и принялся выбирать ветку.

Торопливо приковылял служка, протянул кривой садовый нож с костяной ручкой. Отец Виктор перекрестился, хыкнул, и раскидистая ветка, усыпанная бугристыми шишечками, оказалась в его руке.

— А еще одну можно? — забормотал я. — Нам бы в издательство, там писатели собираются…

Служка принялся замазывать земляной пылью смолистый срез у ствола.

— Во славу Божию! — Отец Виктор обошел деревце и с хрустом снял ветку поменьше. — Писатели — Божьи люди, как дети малые… Я и сам раньше в миру стишки кропал… Довезешь?..

Я уверенно кивнул, и Оксана попросила еще одну ветку, чтобы поставить у себя дома в Чехии. Она уже трогала веточку на соседнем дереве и любовно разглядывала шишечки.

— Женам нельзя, — сказал отец Виктор. — Это особое дерево.

— Я верующая, в церковь хожу…

— Не положено женам. Это мужское дерево.

Лайла с Марией прохаживались невдалеке и поглядывали в нашу сторону. Лайла пожимала плечами, Мария смотрела на часы.

Потом отец Виктор бормотал молитву перед алтарем, брызгал святой водой на ветви, махал кадилом, нетерпеливо сигналил автобус, и я думал о том, что недовольство попутчиков скоро забудется, но сделается доброе дело, и представлял, как обрадуются Виктор Викторович с Татьяной, когда я пройду по заснеженному двору и внесу в их квартиру на шестом этаже смолистую пахучую ветвь, и расскажу ее историю.

Отец Виктор расцеловал меня, перекрестил и сказал, что будет молиться за Виктора Конецкого, просил передать ему низкий поклон и привет от бывшего маримана. Я обещал. «Новых книг! Здоровья! Терпенья! Россия скоро поднимется!»

Мы сели в автобус и поехали. Я помахал ему из открытого окна.

Он стоял у ограды монастыря и крестил удаляющийся автобус. Я высунулся в окно. И когда мы стали уходить плавным поворотом за горушку, мне показалось, он смахнул слезы. А может, только показалось. Крепкий мужик…

Оксана убрала пакетик с ладаном в сумочку и пообещала отсыпать мне половину. Ладаном ее снабдили бесплатно.

Акрополь оказался закрыт — понедельник. Огромный город, отгороженный сетчатым забором, стоял на неприступной скале. Там было бы что посмотреть… Мы поднялись по стертым каменным ступеням на высоченную гору и сфотографировались на фоне исторической бухты.

Вяло пошли обратно. На склоне холма козы щипали чахлую зимнюю травку. Внизу, на берегу бухты, где апостол Павел высаживался с корабля, возились смуглые пацаны возле перевернутой лодки. Побродили по узким улочкам пустынного городка, и Спирос повез нас на обед в рыбный ресторанчик. Спирос гордо сказал, что дает обед в честь писателей и в связи с моим отъездом. У них так принято. Он натыкал в радиотелефоне номер и сообщил в ресторацию, что мы подъезжаем. Потом сообщил нам, что именно сообщил.

Застекленная терраса ресторанчика, блики солнца на голубой глади моря.