В поисках Великого хана

Два противоположных чувства боролись в душе этого человека, сложного и раздираемого несовместимыми желаниями. Как поэт он восхищался красотами открытого им земного рая; как купец он смотрел с презрением на убожество этого рая и ломал себе голову, каким способом извлечь самое лучшее из того, что заключал в себе этот рай при всей его бедности.

Он допускал, что кротость и даже трусость туземцев – это, бесспорно, преимущество, сулящее известные выгоды. На первом острове они доверчиво подходили к нему и его спутникам. В дальнейшем, на других островах, те же туземцы, вследствие необъяснимой, но естественной для людей, не способных логично рассуждать, паники, бежали от чужеземцев, бросая на произвол судьбы свои хижины и прячась в лесах. Десятка людей его экипажа было совершенно достаточно, чтобы властвовать над этими островами, насчитывавшими, быть может, тысячи обитателей.

И тут этому мистически настроенному поэту, который жаждал, однако, обогатиться, впервые пришла в голову мысль о возможности возместить отсутствие золота путем обращения в рабство части местных жителей, погрузки новообращенных рабов на корабли и продажи их в Испании, что со временем могло стать великолепным и верным коммерческим предприятием.

При этом первоначальном обследовании адмиралу приходилось преодолевать неимоверные трудности, которые создавала всякая попытка объясниться с туземцами. Эти последние были склонны к преувеличениям, к тому, чтобы утвердительно отвечать на всякий вопрос, не удивляться решительно никакому предмету, что бы им ни показывали, и заявлять, что то же самое есть и на их собственных землях, но не здесь, а где-то далеко, в вымышленной стране, которую они помещали в различных точках горизонта, по своему произволу. Когда Колон показал жителям островов Консепсион и Фернандины золотую монету, они преспокойным образом дали понять ему знаками, что и у некоторых их соплеменников тоже бывает на руках и на ногах множество золотых браслетов. Но всякий раз это были люди какого-то расположенного поблизости острова, но только не того, на котором они обитали; и Колон кончал разговор с ними тем, что с грустью в голосе отмечал:

– Я отлично знаю, что все сказанное ими – пустые бредни и что они говорили об этом лишь для того, чтобы поскорей отвязаться от нас.

Часть туземцев, взятых адмиралом в Сан Сальвадоре, и человек, встреченный им в каноэ на море, бежали с кораблей, бросившись в воду и добравшись до берега вплавь, как только матросы несколько ослабили свой надзор за ними.

Еще один туземец, настигнутый испанцами также в каноэ, бросился в воду, чтобы избежать плена; когда моряки все же поймали его, адмирал велел доставить его на борт флагманского корабля, где его всячески обласкали, как ласкают перепуганного насмерть зверька. Колон приказал надеть ему на голову красный колпак, на руку – зеленые стеклянные бусы и подвесить к ушам две пары блестящих бубенчиков. Обрядив его таким образом наподобие арлекина, адмирал отослал его на берег, чтобы он оповестил своих нагих соплеменников о доброте белых людей и показал роскошные вещи, привезенные ими с собой в качестве подарков островитянам.

На Колона производила глубокое впечатление красота бесчисленных островов, среди которых он плыл, нигде не задерживаясь и определяя издали, на глаз, есть ли надежда найти на них золото. Все они были зеленые и плодородные, всюду был сладостный, благоухающий воздух, всюду – вечно синее небо и у берегов – утесы темного цвета, похожие на слоновью кожу, а у подножия этих утесов – застывшее, как стекло, лучезарное и глубокое море с океанской фауной, приводившей в изумление адмирала.

«Здесь, – писал он в своей тетради, – водятся рыбы, настолько отличающиеся от наших, что прямо диву даешься. Есть тут рыбы, похожие на петуха, самых чистых, каких только можно найти на свете, цветов – синего, желтого, красного, и краски эти настолько ярки, что нет человека, который не изумлялся бы и не радовался им. Встречаются тут и киты. Что же до тварей земных, то я не видал ни одной, решительно ни одной, если не считать попугаев и ящериц. Ни овец, ни коз, никаких других животных я не видал ни разу».

На одном из островов, на котором они побывали, юнга увидел в роще очень большую змею, о чем и сообщил адмиралу. В одном из озер они убили ударами пик змею длиной около семи пядей, у которой были лапы. Это была игуана с зеленой кожей и белым мясом, чрезвычайно ценимым местными жителями и ставшим спустя несколько лет привычным и даже лакомым кушаньем испанских завоевателей, когда в дни своих дерзких походов им случалось страдать от голода. На другом острове Мартин Алонсо Пинсон убил – и тоже пикой – еще одно пресмыкающееся с такими же лапами. По своему незнанию здешнего края мореплаватели принимали этих «лапчатых змей» за опасных животных вроде драконов из рыцарских романов.