В поисках Великого хана

Он торопливо шагал по песчаной дороге среди сосен с широкими кронами, заслонявшими со стороны суши монастырь, перед которым расстилался морской простор. Фернандо уже отлично знал эту местность, о существовании которой и не подозревал еще несколько недель тому назад. Справа от себя, сквозь темную колоннаду сосен, он видел длинную, сверкающую, как металлическая полоска, реку Тинто. Противоположный берег представлял собою песчаную отмель, по другую сторону которой вилась река Одиэль, а там, где кончалась песчаная коса, их русла сливались, образуя устье, выходившее в океан по обе стороны острова Сальтеса, как бы скрывавшего линию горизонта. Быстрые ноги юноши каждый день легко пробегали эти пол-лиги. Выбеленные стены Санта Мария де ла Рабида и растущие вокруг деревья, скрюченные океанскими ветрами, делали монастырь похожим издали скорее на большой хутор. Монастырь этот был самым маленьким из всех, которые юноша когда-либо видел: два внутренних двора, церковь всего с тремя часовнями и дюжина келий для монахов. Но ему в эту весеннюю пору монастырь казался самым прекрасным местом на земле, не похожим ни на один из тех, которые он повидал на своем пути до Палоса. Купол церкви, выбеленный известью, указывал путь местным морякам, когда они огибали побережье. Расположенный на возвышенности и прикрытый сзади сосновой рощей, монастырь казался заброшенным и беззащитным. И только подойдя к нему ближе, можно было увидеть у подножия холма, на котором он стоял, крепкую каменную стену, под охраной которой он мог не бояться набегов африканских корсаров и португальских разбойников во время войны. За этой стеной росли раскидистые алоэ и высокие пальмы. На грядках, разделенных каменными перегородками, были высажены каперсы, вьющиеся виноградные лозы, лимонные и ветвистые фиговые деревья. Летом этот монастырский сад орошался водой, которую лошади, со скрипом вертя колесо, накачивали из реки Тинто.

Фернандо прошел мимо креста с каменными ступеньками, стоявшего недалеко от монастыря. Здесь, как ему рассказывали, несколько месяцев тому назад остановился бедный странник, его теперешний хозяин, держа за руку своего сынишку Диэго, мальчика девяти или десяти лет; оба были запыленными и усталыми.

Приближаясь к монастырю, Куэвас старался, чтобы его не заметил этот Диэго, который любил присоединяться к нему и Лусеро и вместе с ними бродить по окрестностям. Спрятавшись возле сада, Фернандо ждал прихода мнимого слуги. А иногда Лусеро уже поджидала его, лежа под соснами.

С тех пор как они поступили в услужение к этому сеньору, у них не было более благоприятных условий для встреч наедине, чем в этом тихом монастыре.

В Кордове и Севилье они жили в одном помещении, но были окружены обычной для постоялых дворов толпой, шумной, любопытной, всегда склонной к подозрениям. Они спали в общих комнатах или сараях, среди погонщиков мулов и слуг других сеньоров, стараясь не сближаться с ними, держась как надлежит юношам, служащим у небогатого хозяина, делая все возможное, чтобы никто не обнаружил, кто такая Лусеро, скрывая ужас, который внушало им событие, занимавшее в то время всех, – изгнание евреев. Они по-прежнему слышали, как на улицах и дорогах распевают страшную песенку, в которой евреям советуют поскорее складывать вещи и убираться. Каждый путник считал нужным говорить о том, что он старый христианин, чтобы его не приняли за еврея, который путешествует в одиночку, спасая свои богатства.

Так добрались они до города Палоса, небольшого порта на реке Тинто, раскинувшего свои белые домики под стенами мавританского замка. И наконец в прибрежном монастыре Рабида, купол которого был окружен галереями, откуда часовые наблюдали за морем во время войн с Португалией или нашествий берберских пиратов, они оба испытали чувство блаженного покоя, как будто избавились от грозной опасности. Здесь никто не говорил о евреях. Жителей Палоса и Могера, городков, стоящих на Тинто, так же как их соседей из Уэльвы на Одиэле по ту сторону песчаной косы, разграничивающей эти две реки, казалось не беспокоили события, происходившие в стране. Они жили, повернувшись спиной к суше, и говорили только о приключениях на море, о выгодах и опасностях плаваний, о своих неустойчивых деревянных жилищах с летящими парусами, где они проводили больше лет, чем на твердой земле, на которой родились.

Это забвение всех земных тревог придавало жизни молодых людей особое идиллическое очарование.

Все обитатели Палоса и Могера говорили об иностранце, жившем в монастыре, и о грамотах, полученных им от королевской четы. Это было крупным местным событием, единственным, что их взволновало и заставило забыть о недавнем взятии Гранады и о трагическом изгнании евреев. Фернандо и Лусеро сами подчас уже не вспоминали о том, что привело их в эту чужую для них местность. Они жили только настоящим. Хозяин привез их сюда, на побережье, чтобы предпринять путешествие, о котором нее говорили, но оно в то же время казалось им фантазией, которая никогда не осуществится.