В поисках Великого хана

Три Корабля плыли вдоль побережья Кубы, задерживаясь в бухтах и устьях больших рек — там, где замечалось скопление хижин. Корабельные лодки добирались до этих поселков, чтобы добыть «языка», и матросы иной раз встречали индейцев, с которыми можно было поговорить, тогда как в других местах все население — мужчины, женщины и малые дети — покидало свои жилища, бросая их в страхе перед белыми. Эти хижины были гораздо больше и просторнее тех, которые встречались на первых островах открытого Колоном архипелага, и он утверждал, что, по мере приближения к материку, постройки будут становиться все лучше. Жилища индейцев были похожи на альфанеки — так называют в Испании солдатские боевые шатры, — и они стояли вразброс, как эти шатры в реале, то есть в боевом лагере, «без всякого намека на улицы или ряды; одно здесь, другое там, между тем как внутри они были весьма чистыми и тщательно выметенными, и убранство их было очень изящным».

Моряки находили в них «статуи или женские фигуры и много голов вроде страшных или потешных масок искусной работы», причем Колон не знал, держали ли здешние жители эти маски в своих жилищах как украшения или же поклонялись им как божествам.

Испанцы встречали здесь «не умеющих лаять собак и диких, совсем недавно прирученных птиц, порхавших и разгуливавших внутри этих огромных хижин с конической крышей, и сети искуснейшей выделки, а также крючки и другие орудия рыбной ловли», что навело Колона на мысль, будто все прибрежные жители — рыбаки, сбывающие свой улов где-то во внутренних областях, в других, более крупных селениях.

Здесь можно было встретить множество источающих благоухание плодов и деревьев. Птицы большие и малые водились тут также в невиданном изобилии, и стрекотание цикад продолжалось всю ночь напролет.

«Воздух тут сладостен и душист, и он не знойный и не холодный, а, море — гладкое, как река в Севилье, и вода в нем самая подходящая для ловли жемчужин».

Это ничем не нарушаемое спокойствие лазурных вод океана казалось Колону прочным и неизменным: он не видел еще бурь и циклонов Антильского моря.

Отсутствие словесного общения между испанцами и индейцами, захваченными Колоном на первых открытых им островах и, главным образом, на Гуанаани, приводило во время этого путешествия к немалым недоразумениям и создавало множество помех. Когда флотилия огибала как-то заросший пальмами мыс, названный адмиралом Пальмовым, индейцы, плывшие вместе с Пинсоном на «Пинте», сообщили ему, что за этим мысом должна быть река (теперь — река Максиме), и от нее до Кубы четверо суток пути. На основании этого сообщения сначала Мартин Алонсо, а вслед за ним и Колон решили, что Кубой, очевидно, называется не вся эта страна, а ее столица, а также — что здешний король ведет войну с Великим Ханом, которого индейцы называли Ками, а его резиденцию — Фавой. Таким образом, на основании плохо понятого лепета индейцев было воздвигнуто целое здание глупых и грубых ошибок.

Адмирал немедленно принял решение стать в устье этой реки на якорь и направить отсюда королю этих земель подарки, присовокупив к ним написанное по-латыни послание, врученное ему испанскими государями в качестве верительных грамот, наделявших его посольскими полномочиями при дворе Великого Хана и других государей Азии, каких он мог еще встретить во время своего путешествия.

Он рассчитывал отправить своим послом к здешнему королю Луиса де Торреса, еврея из Мурсии, переводчика экспедиции, и вместе с ним одного матроса из Айамонте близ Уэльвы, по имени Родриго де Херес. Этот матрос, в отличие от Торреса, не знал языков, но зато обладал большим опытом в посольствах разного рода, ибо он неоднократно принимал участие в плаваниях к берегам Гвинеи и сопровождал своих капитанов, отправлявшихся в глубь страны для ведения переговоров с тамошними царьками в их коралях — скоплениях хижин конической формы, обнесенных со всех сторон палисадом с украшавшими его многочисленными головами убитых врагов. Это было, конечно, отличной подготовкой для того, чтобы отправиться приветствовать Великого Хана в его дворцах из золота и мрамора в Камбалу (Пекин) и в других городах, где жили миллионы людей.

Торрес знал больше, чем Родриго. Он говорил на древнееврейском, языке своих предков, на халдейском и мог даже объясняться малость по-арабски, — языки, знание которых едва ли могло принести пользу переводчику в Японии или Китае.

Колон предполагал отправиться к Великому Хану сейчас же по возвращении этих послов; он хотел посетить огромные города Китая, который, казалось ему, был где-то совсем под боком. 1 ноября, после целого дня лавирования, ибо дули неблагоприятные ветры, ему удалось наконец приблизиться к берегу, и он приказал двум лодкам подойти к тому месту, где виднелись дома; но матросы нашли поселок пустым, и хотя они провели в нем немало времени, ни один индеец так и не показался им на глаза.