В поисках Великого хана

Все завертелось у нее в глазах, совсем, по ее словам, так же, как в первый день плавания, когда она узнала, что такое качка и морская болезнь. Фернандо тоже страдал от какого-то недомогания в желудке и в голове из-за большого числа сделанных им затяжек, и оба слуги, отказавшись от прогулок по лесу и окрестностям, продолжали неподвижно сидеть на месте, опираясь один на другого, как если бы они спали, и вместе с тем отдавая себе полный отчет, в чем причина головокружения, пока не наступил вечер и им не пришлось сесть в баркас, чтобы возвратиться на флагманский корабль.

На следующее утро адмирал распорядился вытащить «Санта Марию» на берег, и вся команда этого корабля вместе с частью матросов двух других каравелл принялась чистить его днище и конопатить швы на его корпусе. Судно было поставлено посреди устланного мельчайшим песком обширного пляжа, и те, кто чистил его, двигались вокруг корабельного остова, соскабливая траву, успевшую нарасти на досках за время плавания по океану, чтобы затем покрыть их основательным слоем вара. Тут же пылал очаг, на котором кипели котлы с этой черною массой, смрад которой поглощал и окончательно забивал, казалось, благоухания, источаемые начинавшимся сейчас же за пляжем лесом. Корабельные слуги разносили большие чаши с битумом, выливая их содержимое на свсжевыскобленные доски.

Лусеро, как паж адмирала, была свободна от этих работ. Дон Кристобаль, наблюдавший за ремонтом своего корабля, в этот понедельник отказался от обычной поездки вверх по реке. Фернандо Куэвас был тоже освобожден от работ и не конопатил, как другие матросы, днище «Санта Марии».

Магистр Диэго, ботаник, оценивший сметливость и добросовестность этого юноши и постоянно хваливший его за растения и цветы, которые, возвращаясь с суши, тот всегда приносил ему для изучения, попросил адмирала снять с этого корабельного слуги всякие другие обязанности, чтобы он мог в течение целого дня заниматься сбором растений в этих таинственных лесах.

Итак, двое молодых людей, миновав бойо на побережье, углубились в зеленый сумрак тропических зарослей. Лес показался им еще необъятнее и таинственнее, чем накануне. Теперь в его пределах не было никого из испанцев. Исчезли даже индейцы. Все были возле разлива, вокруг вытащенного на пляж корабля, и против тех каравелл, которым предстояло, в свою очередь, быть вытащенными на сушу.

Существование человека чувствовалось лишь там; чуть подальше — и оно становилось неощутимым, подавляемое, казалось, кипучей деятельностью животного мира и могучим дыханием роскошной растительности. Переходя от восторга к восторгу, продвигалась юная пара по этому хаосу из прижимающихся к земле цветущих растений или исполинских деревьев, связанных между собой густыми с плетениями лиан. По временам между колоннами древесных стволов поблескивали, сейчас же за устьем реки, вольные океанские воды. Эта лазурная полоса, играя контрастами света и тени, приобретала близ берега розовато-опаловую окраску, переливаясь цветами радуги, словно створки огромной раковины-жемчужницы.

Прибрежные скалы, влажные и блестящие, казались вылитыми из чистой меди покоящимися на воде существами с огромными ожерельями из раскрытых раковин и копнами зеленых волос. Иные из этих крошечных гровков были похожи на головы, увенчанные пышными плавучими диадемами из морских трав, в тени которых мелькали, как вспышки искры, стайки золотых, розовых, алых рыбок. При впадении реки в море колыхались стебли бамбука, наступавшего на прибрежный песок, чтобы окунуть свои корни в уже не речную и еще не морскую воду.

Молодым людям приходилось силой прокладывать себе путь сквозь живую стену цветущих лиан, приютивших в себе целый мир невидимых, но шумных существ.

У Фернандо был нож, одолженный ему одним из матросов флагманского корабля. Действуя этим ножом, он прорубал отверстие в очередной сплетенной растениями непроходимой преграде и, расширяя это отверстие сильными рывками обеих рук, втискивался в него, увлекая за собой свою спутницу. И всякий раз, как Фернандо пробивал подобную брешь, вокруг молодых людей возникало поспешное и шумное бегство испуганных насекомых, во время которого их панцири сверкали и переливались цветами драгоценных камней, зеленым, как изумруды, красным, словно рубины, или мягкими тонами бирюзы и сапфиров. Порхали огромные бабочки, похожие на летающие, цветы. Были тут и другие цветы — орхидеи редчайших видов; эти сохраняли полнейшую неподвижность и, тем не менее, вели жизнь хищников. Коварно раскрыв свои лепестки, чтобы заманить насекомых и сомкнуть их затем над своею добычей, они принимались переваривать и осваивать эту животную пищу, преобразуя ее в новые краски и ароматы.