Еще один туземец, настигнутый испанцами также в каноэ, бросился в воду, чтобы избежать плена; когда моряки все же поймали его, адмирал велел доставить его на борт флагманского корабля, где его всячески обласкали, как ласкают перепуганного насмерть зверька. Колон приказал надеть ему на голову красный колпак, на руку — зеленые стеклянные бусы и подвесить к ушам две пары блестящих бубенчиков. Обрядив его таким образом наподобие арлекина, адмирал отослал его на берег, чтобы он оповестил своих нагих соплеменников о доброте белых людей и показал роскошные вещи, привезенные ими с собой в качестве подарков островитянам.
На Колона производила глубокое впечатление красота бесчисленных островов, среди которых он плыл, нигде не задерживаясь и определяя издали, на глаз, есть ли надежда найти на них золото. Все они были зеленые и плодородные, всюду был сладостный, благоухающий воздух, всюду — вечно синее небо и у берегов — утесы темного цвета, похожие на слоновью кожу, а у подножия этих утесов — застывшее, как стекло, лучезарное и глубокое море с океанской фауной, приводившей в изумление адмирала.
«Здесь, — писал он в своей тетради, — водятся рыбы, настолько отличающиеся от наших, что прямо диву даешься. Есть тут рыбы, похожие на петуха, самых чистых, каких только можно найти на свете, цветов — синего, желтого, красного, и краски эти настолько ярки, что нет человека, который не изумлялся бы и не радовался им. Встречаются тут и киты. Что же до тварей земных, то я не видал ни одной, решительно ни одной, если не считать попугаев и ящериц. Ни овец, ни коз, никаких других животных я не видал ни разу».
На одном из островов, на котором они побывали, юнга увидел в роще очень большую змею, о чем и сообщил адмиралу. В одном из озер они убили ударами пик змею длиной около семи пядей, у которой были лапы. Это была игуана с зеленой кожей и белым мясом, чрезвычайно ценимым местными жителями и ставшим спустя несколько лет привычным и даже лакомым кушаньем испанских завоевателей, когда в дни своих дерзких походов им случалось страдать от голода. На другом острове Мартин Алонсо Пинсон убил — и тоже пикой — еще одно пресмыкающееся с такими же лапами. По своему незнанию здешнего края мореплаватели принимали этих «лапчатых змей» за опасных животных вроде драконов из рыцарских романов.
На одном острове туземцы при приближении белых бесследно исчезли, и те исколесили его вдоль и поперек, не встретив ни души, словно это был какой-то очарованный остров. На других островах, напротив, туземцы подплывали на своих легких каноэ и, кружась близ каравелл, предлагали свой неизменный хлопок, попугаев и связки дротиков и привозили в больших выдолбленных тыквах пресную воду своих обильных источников, обновляя содержимое бочонков и больших глиняных кувшинов, которыми были уставлены трюмы трех кораблей.
И пока матросы наделяли их погремушками и поясами взамен все того же хлопка и все тех же попугаев, которых они не знали, куда девать, адмирал обратил внимание на некоторых туземцев, показавшихся ему более смышлеными и общительными, и велел своему пажу Лусеро и другим «кормовым» угостить их сухарями, иначе говоря — галетами, политыми неочищенной патокой, добытой из сахарного тростника на сахароварнях Андалусии.
Эти галеты с патокой произвели на туземцев чрезвычайно сильное впечатление; некоторые усмотрели именно в них доказательство божественной природы белых сыновей неба — ведь одни только духи, сошедшие на землю, могут питаться такою амброзией.
Природная склонность ко лжи и всякого рода выдумкам, наблюдавшаяся у этих первобытных людей и столько раз сбивавшая испанцев с толку во время их последующих путешествий, задерживала Колона на некоторых островах значительно дольше, чем ему бы хотелось. На Исабеле он провел два долгих дня в ожидании прибытия из внутренних частей острова великого короля этой страны, который, как утверждали туземцы, был с ног до головы увешан золотом. Но этот золотой самодержец так и не прибыл, и Колону оставалось лишь смотреть на голых индейцев, таких же, как те, каких он встречал на других островах, размалеванных белой, телесной шли черной краской и носивших свисавшие у самых ноздрей маленькие кусочки золота, «которого было так мало», как отметил в своей записи адмирал, «что его, можно сказать, не было вовсе».