В поисках великого может быть

Осознав себя властителем, Сехизмундо творит бесчинства, словно вырвавшийся из клетки зверь. Он, кстати, жаждет убить Клотальдо, который был его тюремщиком. Единственное, чего он не может понять: почему Клотальдо, который всегда относился к нему с пренебрежением, теперь так подобострастен, ведь ничего не изменилось. Всем ясно, что Сехизмундо необходимо как можно скорее возвращать на место. И его, спящего, переносят обратно в башню. «Проснёшься ты, где просыпался прежде», – такова воля короля.

В момент пробуждения рядом с Сехизмундо – Клотальдо и отец. Они хотят посмотреть, каким он будет на этот раз. Во сне Сехизмундо произносит:

Принц благочестен тот,

Пред коим дрожат тираны:

Клотальдо умрёт от раны,

Отец мне в ноги падёт. (289)

( Действие второе. Темница принца в башне. Явление второе)

Клотальдо скажет: «Он смертью мне угрожает». И король не сомневается в том, что правильно поступил:

У ног меня видеть мечтает…

Сехизмундо (во сне)

Пусть на просторе играет

На виду у целого света

Грозная сила эта,

И, в довершенье мести,

На королевском месте

Потребую я ответа. (290)

( Действие второе. Темница принца в башне. Явление второе)

Сехизмундо просыпается и видит, что снова в заточении. Ему говорят, что всё, что было с ним прежде, пригрезилось…

Как к этому относится Сехизмундо? Поверил ли он этим словам? На этот вопрос нет однозначного ответа. Когда ему об этом сообщает Клотальдо, Сехизмундо вот как реагирует:

Я спал,

Я и сейчас не проснулся.

Клотальдо! Я убеждён,

Что всё ещё вижу сон,-

И, верно, не обманулся.

Если то, чего я коснулся,

Только пригрезилось мне,

Наяву я грежу вдвойне.

И я бы не удивился,

Что сплю, когда пробудился,

Раз жил я только во сне. (291)

(Действие второе. Темница принца в башне. Явление второе)

Он приходит к выводу, что, в общем-то, между явью и сном нет особых различий. И, может быть, сама жизнь – это сон.

Жизнь только снится людям,

Пока не проснутся от сна,

Снится, что он король, королю,

И живёт он, повелевая,

Разрешая и управляя,

Думая: «Славу не разделю»,

Но славу вручает ветру-вралю.

Но славу его потом проверьте,

В пепле смерти её измерьте.

<…>

Снится кому-то, что всё умеет,

Снится кому-то, что всех превышает,

Снится кому-то, что всех унижает.

И каждый в мире собой обольщен,

И каждый только лишь видит сон,

И никто об этом не знает. (292)

(Действие второе. Темница принца в башне. Явление третье)

<…>

Я делал всё, что хотел,

И всем я жестоко мстил.

Но женщину я любил…

Уж это мне, верно, не снилось:

Ведь всё другое забылось,

Лишь это я не забыл. (293)

(Действие второе. Темница принца в башне. Явление второе)

В драме «Жизнь есть сон» Кальдерон выдвигает на первый план одно очень важное соображение: вот человек прожил жизнь, потом его настигает смерть (её срока, конечно, никто не знает), но есть предсмертный момент. Что человек может почувствовать, достигнув этой роковой черты? А то, что вроде никогда и не жил по-настоящему, что всё мелькало. Вот жил-жил, а вспомнить нечего.

Сехизмундо так и говорит: «Всё другое забылось». Вроде бы что-то и происходило, но по-настоящему ничего не помнится, промелькнуло бесследно. Герцен когда-то, незадолго до смерти, подсчитал, что в жизни своей по-настоящему жил часов пять. Это была жизнь, которую он мог назвать подлинной. А ведь умер он в весьма преклонном возрасте, и это была чрезвычайно содержательная жизнь, однако за все свои годы всего пять-шесть часов насчитал…

Так что хочет сказать Кальдерон устами Сехизмундо? А то, что всё в мире призрачно:

Снится богатому, что он богатеет,

Хитростью наживая злато,

Снится бедному, что всегда-то

Он и бедствует и потеет…