В поисках великого может быть

У Корнеля внутреннее и внешнее совпадают, возможности его героя явлены в его судьбе, положении, поступках, слове. Поэтому в его трагедии всё открыто, громко, совершается при ярком свете дня. В трагедии Расина видимость и сущность заметно расходятся: в себе его герои совсем другие, чем вовне, для других, когда они вынуждены притворствовать, носить маску. Как художника, Расина интересует неявное в человеке, сокрытое в тайниках его души.

Между текстом и подтекстом в трагедии возникает контраст. Таков, к примеру, разговор Пирра и Ореста (действие первое, явление второе), где сложные личные взаимоотношения героев противоречат их общественным ролям. Гермиона стремится убедить Ореста, что не любовь, а долг привязывает её к Пирру (действие третье, явление второе). Пирр, заявляя о необходимости выдать Астианакса грекам, тоже ссылается на свой долг. Это не просто лицемерие. Общественные роли, которые играют герои Расина, есть нечто не совсем постороннее их личностям. Сам Пирр не знает, в чём его долг. Может, и в самом деле пожертвовать Астианаксом? В отличие от героев Корнеля, которые всегда говорят афоризмами, поскольку убеждены, что знают истину и стремятся следовать ей, герои Расина, когда не притворяются и хотят быть честными с самими собой, обращаются к себе с вопросами, на которые у них нет ответа. Каждый из них выступает для другого и для себя самого в двояком облике. Для Андромахи Пирр и мучитель и спаситель, единственная надежда и опора, в глазах Гермионы он – великий герой и недостойный изменник. Для Ореста Гермиона – желанная, источник радости и счастья, сама жизнь и мстящая ему Эриния. Любовь Гермионы превращается в ненависть, ненависть становится выражением любви. Её месть Пирру, искаженная, но единственно возможная форма проявления её чувства.

Чем трагедия завершается? Гермиона толкает Ореста на убийство Пирра, но потом проклинает его за эту смерть, хотя обещала уехать вместе с ним из Эпира. Орест кончает безумием. Он в ужасе от того, что произошло.

Чего же ради кровь мне руки обагрила?

Итак, предатель я, жестокосердый зверь! (317)

(Действие пятое, явление четвертое)

Вместо новой Троянской войны – подлое убийство Пирра. Кончилась героическая эпоха, эпос остался в прошлом. Нынешние герои не способны подняться до высот прежних. Они – рабы собственных страстей. Страсти владеют ими всецело.

Любопытен Пирр в этом смысле. Этот образ вызывал немало нареканий у последующих писателей и критиков. Расина упрекали в том, что Пирр мало похож на грека древних времен. Он слишком галантен с Андромахой.

Но обратимся к свидетельству известного французского философа герцога Сен-Симона. В своих «Мемуарах» он описывает поведение короля Людовика XIV, для которого вежливость стала одним из средств управления придворными:

"Не было человека, обладавшего более естественной вежливостью, притом с соблюдением определенной меры, строго по степеням, сообразно различиям по возрасту, по заслугам, по сану… Он тонко соблюдал различные ступени при поклонах и принимая реверансы придворных… Он был неподражаем, когда по-разному принимал приветствия перед строем или во время смотров. Но никто не мог равняться с ним в обхождении с женщинами. Никогда не проходил он мимо любого чепца, не приподняв шляпы; я имею в виду горничных, и он знал, что это горничные, – как это часто бывало в Марли. Перед дамами он снимал шляпу, но то издали, то на более близком расстоянии; перед титулованными лицами он снимал её наполовину и держал её несколько мгновений (иногда больше, иногда меньше) в воздухе или возле уха. По отношению к нетитулованным он довольствовался прикосновением руки к шляпе. Для принцев крови снимал её, как для дам. Если вступал с дамами в разговор, то надевал шляпу, только отойдя от них".

Таков был галантный век. Подчеркнуто учтивый со своей пленницей, Пирр был понятен зрителям того времени: именно так полагалось вести себя правителю, именно так, исходя из представлений эпохи, изображён в «Андромахе» царь.

Однако в истории с Пирром, как трактует её Расин, есть и нечто более сложное, что резко расходится с трагедией Еврипида. Разве Андромаха не всецело во власти Пирра? Она же рабыня! Но дело в том, что Пирра не устраивает то, что можно добиться силой. Он хочет, чтобы Андромаха его любила. Поэтому ему важно, как она на него смотрит. Когда Пирр говорит Андромахе: «Ваш гнев сильней, чем гнев всех греков, взятых вместе», – это не просто слова.

В трагедии Расина огромное значение обретают непроизвольный жест, мимика, звук голоса, взгляд. В пятом действии трагедии Гермиона спрашивает служанку Клеону, не видела ли она лицо Пирра, не обращал ли он взор ко дворцу, не покраснел ли, когда заметил её.

Гермиона говорит Оресту о своей ненависти к Пирру:

Какой неслыханный позор,

Коль на фригиянке он остановит взор!

А Орест ей скажет: