В поисках ветра силы

Осенью я снова попал в холмы возле Бабиной горы. В лесу на склонах Вихи, недалеко от старой грунтовой дороги, я увидел зеленый вагончик на колесах - железная труба над окном, а над крышей - вышка бурового станка со связкой труб.

Это были геологи. Подойдя к ним, я назвался археологом, рассказал про нашу экспедицию и завязал с ними знакомство. Получилось так, что несколько дней я прожил вместе с ними в этом вагончике, потому что в палатке уже было довольно холодно.

Рано утром я отправлялся на весь день бродить по холмам, возвращаясь лишь к вечеру и принося мужикам из сельского магазина водку или консервы, так что они меня считали за своего. Я ходил по бучацким лесам, где многие места были для меня ещё неведомы, всё было новым и поэтому несколько дней показались такими насыщенными и долгими, как будто прошёл месяц.

Все чаще и чаще шли дожди, шумя ночью по железной крыше вагончика, и без остановки стучал дизель, ввинчивая бур все глубже и глубже в толщу горы, чтобы вынуть на поверхность столбик то зелено-серого песка давно исчезнувших морей, то твёрдого зернистого песчаника или синевато-серой глины.

По вечерам, когда опускалась темнота, я сидел у теплой железной печки, пил чай с начальником отряда Васей, а в огне потрескивали грабовые дрова, который я носил из леса. Дождь шумел по крыше, стекая по грязному оконному стеклу, а бур все глубже и глубже уходит в основание горы. Казалось, что так я сидел у печки всегда, и нет никакого "вчера", как нет никакого "завтра" - зачем они, эти "вчера" и "завтра", если Великая Пустота проникает повсюду - о, это вечно настоящее...

Геологи громко разговаривали, рассказывая анекдоты и какие-то скучные житейские истории, а я их не слушал, глядя в огонь и разминая пальцами кусочек древней красно-фиолетовой глины... В какой-то миг я почувствовал свою причастность к морям давно минувших эпох - ведь для воображения время не является преградой.

В следующие дни это настроение стало всё больше овладевать мной - я ходил по влажным осенним лесам, мок под дождями, лазил по ярам, собирал окаменелые раковины в Голубом Каньоне... Шумели над головой деревья, пахло прелыми листьями и мхом, а в душе у меня всё ярче расцветал фантастический образ праморя Тетис, прародины всех живых существ. Когда-то, сто миллионов лет назад, это был огромный древний океан, тянувшийся с запада на восток на десять тысяч километров, а сейчас всё, что от него осталось - это Средиземное, Черное и Каспийское моря.

Я вспоминал, как летом лежал на солнце на осыпях прибрежных обрывов зеленых песках того самого древнего океана, пересыпая их между пальцами. Прозрачная волна, плещущая у ног и бесконечное водное пространство, искрящееся под солнцем напоминали о теплом райском праморе, образ которого мы носим в глубине души...

Когда лежишь на осыпающемся с обрыва серо-зеленом песке, нагревшемся на солнце, прижавшись к нему всем телом, постепенно возникает чувство растворения в ярком свете и в плеске волн и кажется, что душа сжимается в точку размером с одну из этих зеленоватых песчинок. И тогда, может быть, "меня" уже вообще нет...

"назавжди"...

А когда мое "я" растворится в этих осыпающихся песках вечности, в белом солнце и ветре - тогда раскроется бездна времен и песчаный обрыв станет берегом давно исчезнувших морей, шум прибоя которых можно теперь услышать только в глубине души. И катящиеся с востока волны великого праокеана будут с шорохом набегать на берег... Тогда моё "я" станет лишь волной в этом прибое. Там, в том великом праморе бесформия, праокеане экстаза я стану ничем и буду, наконец, во всём - в набегающих на песок волнах, в белой морской пене и в искрящемся на волнах свете...

Этот фантастический образ стал особенно ярким сейчас, осенью, среди сумрачных лесов и гор. В те дни я увлёкся чтением книги Криштофовича "Палеоботаника" и повсюду носил её с собой в рюкзаке, рассматривая рисунки растений древних геологических эпох - эоценовой пальмы Nipadita burtinii, олеандров, гинкго и секвой, отпечатки ветвей которых можно найти в серо-зеленом песчанике на обрывах Голубого каньона. А воображение рисовало картины тропического океана и давно отшумевшего прибоя - как будто откуда-то из глубины светило некое иное солнце, более яркое, чем сегодняшнее; светило из тех древних эпох, где и небо было более синим, чем сегодняшнее; и море более прозрачным, чем наши моря; и мир более девственным чем этот, уже вдоль и поперек исхоженный неугомонными людьми.

Образ праморя влек меня всегда, присутствуя в детских мечтах, эротических фантазиях и наркотических видениях как некий изначальный рай, где переживается полнота бытия... Образ голубых вод изначального рая звал к себе не только меня, но и многих бродяг западного мира - имена некоторых из них известны, например Гоген или Стивенсон, уехавшие навсегда в Южные моря. А сколько было тех, чьих имён мы просто не знаем...