В поисках ветра силы

удалась ли жизнь? По исполнению своего дела или призвания не получится, ибо кто его знает, какое моё настоящее призвание - сидеть с девками в баре на Крещатике, писать книги вроде этой, или странствовать по дорогам. Только по счастью можно решить, удалась ли жизнь. Если оно есть, то не важно, что человек делал - исследовал запредельные пространства, торговал джинсами на базаре или пас гусей в селе; люди ведь разные, и счастье тоже разное для всех.

В радиоактивное лето 1986 года я редко бывал в городе - приезжал на два или три дня, а потом - обратно. И снова мимо меня неслись берега зелёные горы; белый веер брызг за кормой "ракеты" и раскачивающееся в небе солнце. Тогда опять всё становилось так просто, и всё быстрее и быстрее вращался вокруг меня фантастический мир, где смешались реальность и иллюзия, уже не оставляя времени на размышления о смысле и бессмыслии.

Под выгоревшим флагом на корме "ракеты" - фамильярно треплющемся на ветру флагом свободы - я стоял, засунув руки в карманы штанов и смотрел на пенный след, убегающий назад и теряющийся вдали, где на горизонте остался город. "Нет, - думал я, - никогда не заканчивается юность, потому что она - не возраст, не период жизни, и даже не яркий взлёт судьбы. Это состояние души; закипающий в сердце солнечный газ полдня; невидимый ветер силы, танцующий во мне. А такие вещи, если они есть, не стареют никогда".

Ведь "свiт ловив мене, та не вмiймав..."

Smiles of the Beyond

Летом 1986 года произошло самое глубокое для меня погружение в мир призрачных гор и, пожалуй, именно тот год был наиболее ярким в моих поисках "ветра силы".

Работа на пристани не только давала возможность иметь базу, где можно было оставлять вещи и ночевать в холодное время, но и предполагала наличие свободного времени, в которое я мог делать, что хотел.

В восемь часов утра я сдавал дежурство Шкиперу, надевал рюкзак и, не задерживаясь на барже ни минуты, уходил в холмы, где странствовал двое суток, предоставленный самому себе, после чего должен был утром появиться на работе и принять вахту. Когда погода была хорошей, уходить было легко даль звала, а солнечный свет и синева небес обещали новые приключения, которые столь щедро дарил мне в то лето мир - этот совершеннейший из всех учителей.

Но солнце светило, конечно же, не всегда, и временами приходилось уходить с баржи в плохую погоду, когда даже собаку на улицу не выгонят. Сначала я чувствовал себя неуютно, если приходилось отправляться бродить по лесам и полям под проливным дождем, но сидеть в своей каюте мне тоже не хотелось - я ведь не для того я бросил всё и приехал сюда...

Постепенно степень погружения нарастала и я всё больше проникался чисто природными ритмами, как дикий зверь. Звери ведь не боятся дождя и бури они либо идут по своим делам, либо укрываются в логове. Для меня таким логовом стала Бабина гора, где тем летом я проводил большую часть времени. Меня влекли настроения бучацкого посвящения, испытанные в прошлом году, и я хотел как можно глубже погрузиться в них.

Я считал, что надолго обосновался в Григоровке и моя дальнейшая жизнь будет связана с этими местами где, наконец, можно будет жить особой, альтернативной эзотерической жизнью. Но интуиция временами подсказывала, что всё может сложиться по иному, у меня на самом деле не так много времени и необходимо торопиться обрести плоды бучацкого посвящения.

Об этом напоминал пока ещё далекий гул бульдозеров, доносящийся иногда по ночам - на мир Волшебных Гор стала наступать стройка очередной электростанции и со стороны Студенца начали прокладывать широкую дорогу. Потом, когда настал крах советской власти, это строительство приостановилось, но разрушений наделало немало, оставив после себя срытые горы и вырубленные леса. Тем же летом мне все чаще и чаще пришлось сталкиваться со следами строительной деятельности и в глубине души начало зарождаться чувство обреченности этого райского мира лесов и гор.

И если раньше, в годы трахтемировского посвящения я думал, что моя жизнь вольного странника может продолжаться бесконечно, то бучацкое посвящение стало неразрывно связанным с чувством обреченности. В действительности дело было даже не в стройке, а в чём-то ином - в какой-то смертоносности, скрытой в самой природе этого волшебного мира. И хотя потом мне пришлось провести в этих горах ещё очень много лет, гораздо больше, чем я мог подумать в 1986 году, чувство обречённости не покидало меня все эти годы. Оно было подобным появлению в чистом небе перистых облаков, наползающих из-за гор и обещающих неизбежную порчу погоды.

Но тогда, летом 1986-го, я еще мало задумывался об этом и наслаждался своей свободой. Лето в год чернобыльской катастрофы было засушливым и жарким, много дней подряд мир был заполнен столь любимым мной сверкающим светом, а людей в тех краях было совсем мало - все, кто мог, покинул центральную часть Украины, где дули радиоактивные ветры, и уехал куда-нибудь подальше.