В поисках Вишневского

— Основное научное наследие Александра Васильевича — это созданное им учение о нервной трофике в хирургии, на основании которого разработаны методы новокаиновых блокад и местной анестезии, — снова говорит Саша. — Методы эти прошли долгое и трудное испытание в годы войны, которое подтвердило их высокую практическую ценность. В те же годы широкое применение в практике получила масляно-бальзамическая эмульсия, предложенная Александром Васильевичем. Некоторых ингредиентов, входящих в ее состав первоначальной прописи, во время войны не было, их приходилось заменять другими — так, касторовое масло приходилось заменять рыбьим жиром. Свойства мази, конечно, изменялись, но основное свое назначение она выполняла.

В настоящее время появилось большое количество препаратов и средств для лечения ран, о которых Александр Васильевич не мог и мечтать, однако идея использования слабых раздражителей и биогенных стимуляторов для лечения ран не утратила актуальности.

Во время операций в трудных условиях хирурги часто обращаются к методу, предложенному Александром Васильевичем, — методу гидравлической препарировки тканей.

Развивая и углубляя идеи и методы своего отца, Александр Александрович разработал ряд совершенно новых проблем: использование в хирургии кибернетики и алломатериалов, разработка новых операций на сердце при врожденных пороках, создание ожогового центра и центра реабилитации больных с повреждением спинного мозга и, наконец, осуществление пересадки сердца.

Но главное, что передал Александр Васильевич своему сыну, — это его бережное отношение к человеку, гуманное отношение к больному; высокое чувство долга, огромную работоспособность и талант хирурга и экспериментатора.

Вот что рассказал мне мой друг Саша, внук Александра Васильевича, сын Александра Александровича Вишневских.

Спасибо, Саша!

Листая страницы дневника

Дневник Александр Александрович Вишневский вел с первого до последнего дня Великой Отечественной войны. О нем, конечно, молено написать целую книгу, не ограничиваясь одной главой, ибо за этими деловыми, скупыми записями стоят как события огромного значения, так и мелкие детали, неожиданно выявляющие крупным планом характер знаменитого хирурга.

В 1943 году, после прорыва блокады Ленинграда, Александр Александрович, будучи главным хирургом фронта и находясь под Новгородом в областном городке Боровичи, записал:

«5 мая… Толстова показала мне раненого с поражением спинного мозга. Оперировал его, продемонстрировал наш прием ламинэктромии с фрезой, после откусывания остистых отростков. Долго искал пулю, наконец нашел…»

Читая дневник Вишневского, поражаешься его бесстрашию, его мужественному поведению в самые трудные минуты, поражаешься проницательности его ума, гуманности, благородству поведения.

Значительность дневника определяется еще и богатством практического опыта в хирургии, приобретенного во время войны.

Уже во вступлении «От автора» Вишневский адресуется к молодым врачам, которым «в случае надобности следует как можно быстрее найти свое место в сложной «военной машине». Это была, как он пишет, одна из причин, побудивших его напечатать свой дневник.

Дневник Вишневского начинается с 22 июня 1941 года:

«Этот день застал меня на теплоходе «Армения», шедшем из Батуми в Одессу.

Мы подходили к Сухуми. Над нами раскинулось синее, в легких облачках небо. Спокойная морская гладь искрилась и отливала розоватым светом в лучах восходящего июньского солнца. Пассажиры, столпившись у борта, не сводили глаз с зеленых кавказских предгорий, местами спускавшихся к самой воде. Ничто не предвещало грозы в этот час, когда мы сходили на берег…»

Уже по этому маленькому отрывку видно, что Александр Александрович обладал отличным литературным слогом и художественным видением. Когда я однажды принесла ему свой рассказ, он прочитал его вслух и тут же сделал удивительно меткие стилистические поправки.

— Вот здесь слово «темперамент» я бы заменил словом «неуемность», — говорил он, и я только дивилась его чуткому уху и точности определений.