В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

С Волошиным у Поплавского вообще много общих – даже не тем, а образов, интуиций, аллюзий. Поплавский посвятил Волошину одно из своих ранних стихотворений, «Мои стихи о водосвятии», написанное еще до эмиграции и своими апокалиптическими настроениями и образностью, вероятно обязанное волошинскому сборнику «Демоны глухонемые» (Харьков, 1919)603. Могли ли они быть знакомы лично? Это кажется вполне вероятным, во всяком случае, Поплавский вполне мог – видеть и слышать Волошина. Осенью 1918 – весной 1919 года Поплавские жили в Ялте, в этом городе состоялся литературный дебют Бориса: в январе 1919‐го он выступил с чтением стихов в Литературном обществе им. А. П. Чехова604. Волошин же в конце октября 1918 года отправляется в турне по городам Юга России и весь ноябрь (с 29 октября / 11 ноября по 30 ноября / 12 декабря) проводит как раз в Ялте. Он выступает с несколькими лекциями, причем дважды это происходит на заседаниях того самого Литературного (или Литературно-художественного) общества в здании ялтинской женской гимназии: 3/16 ноября состоялась его лекция «Судьба Верхарна» (с чтением собственных стихов), 8/21 ноября – лекция «Бунтарская стихия русской истории и ее провидец. (Жизнь и творчество живописца В. И. Сурикова)». Еще две лекции, «Скрытый смысл войны» (2/15 ноября) и «Жестокость в жизни и в искусстве» (10/23 ноября), были прочитаны им в других помещениях605. На наш взгляд, факт посещения Поплавским (да и его отцом) этих выступлений Волошина выглядит не просто возможным, но практически неизбежным: это были культурные события, о которых говорил весь город.

Близость двух поэтов можно объяснить и их общим интересом к одним и тем же идеям и источникам. Вообще же (хотя здесь и не место углубляться в этот вопрос), на наш взгляд, из русских символистов, увлеченных эзотерическими вопросами, Волошин был наиболее близок Поплавскому. Вот лишь один пример, указывающий на это. Обратим внимание на лунно-люциферианский606образ Mare Tenebrarum, «Моря мрака», в том же «венке сонетов» Волошина:

Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да».
От Моря Бурь до Озера Видений,
От призрачных полярных взгромождений,
Не видевших заката никогда,
До темных цирков Mare Tenebrarum
Ты вся порыв, застывший в гневе яром,
И страшный шрам на кряже Лунных Альп

607.

И вспомним одно из наиболее известных стихотворений Поплавского:

Тэнэбрум марэ – море темноты.
Пройдя пролив чернила, мы в тебе…
Летят утопленники в море пустоты.
В тэнэбрум марэ – море темноты

608.

Есть основания также полагать, что на восприятие Поплавским образа Люцифера могла оказать влияние и известная статья В. И. Иванова «Пролегомены о демонах» (1916), вошедшая в его сборник «Родное и Вселенское» (1917). В этом тексте Люцифер, «дух возмущения», богоборчества, эгоизма, выступает как вдохновитель человека на творческий подвиг и, фактически, «отец культуры». Иванов пишет:

…вся человеческая культура созидается при могущественном и всепроницающем соучастии и содействии Люцифера, <…> наши творческие, как и наши разрушительные энергии – в значительной части его энергии, <…> через него мы бываем так красивы смелостью почина, дерзостью самоутверждения, отвагою борьбы – и пусть даже несчастны, но и самим красивым страданием нашим так горделиво упоены;

…воздействие это заключает в себе, на первых порах, и необычайную духовную возбудительность: могущественно повышает и обостряет оно все бытийственные и творческие энергии человека. <…> действие в человеке люциферических энергий <…> составляет естественную в этом мире подоснову всей исторической культуры609.

Сходные рассуждения мы обнаруживаем у Поплавского. «Я теперь скромнее и честнее, – признается он, – я понял свою люциферическую природу, и я ищу другого Люцифера, который бы растаял в моем присутствии, тогда и я обращусь, но не раньше. <…> Я же тоскую от богатства. Но это – если Бог хотел меня Люцифером в общей гармонии мира…»610 И далее, в другом месте: