В походах и боях

Замысел был ясен. С большим удовлетворением я выслушал К. К. Рокоссовского. В уяснении задачи 65-й армии много мне помогло проведенное за несколько дней до этого командно-штабное учение с нашим штабом. Мы проиграли на карте и на местности действия своих войск на бобруйском направлении. Очень большое сходство было между этим учением и замыслом операции армии, как он вырисовался из слов командующего. Рокоссовский установил срок планирования и предложил возвращаться на командные пункты.

Настроение хорошее. Радовало, что недалеко время, когда войска снова пойдут вперед. Этого момента ждали давно. Близка государственная граница Родины, еще одно мощное усилие — и советский солдат очистит родную землю от захватчиков. Вот чем тогда жили…

За полгода пребывания в обороне состав наших войск сильно изменился. Бурное половодье закончилось, и 65-я вошла в свои берега, имея теперь два стрелковых корпуса и четыре соединения, подчиненные непосредственно командарму. Ушло управление 95-го корпуса, были переброшены на другие участки корпуса Ф. М. Черокманова и Д. И. Самарского. С ними читатель уже не встретится на страницах этой книги. Может быть, другое перо допишет рассказ о боевых делах этих героев Днепра, наших боевых товарищей.

В составе 65-й остался 18-й корпус, им по-прежнему командовал Иван Иванович Иванов, получивший на Днепре звание Героя Советского Союза. Он имел три дивизии — 69-ю и 37-ю гвардейскую, а также вновь прибывшую 15-ю Сивашскую дивизию, которую привел полковник Кузьма Евдокимович Гребениик — энергичный, волевой, опытный офицер.

Другой, 105-й корпус возглавил Дмитрий Федорович Алексеев, бывший командир 354-й дивизии, показавший свою доблесть на Соже. Начальником штаба мы ему дали из управления армии Н. М. Горбина. Упрямый «пограничник» вырос со времени битвы на Волге в отличного оператора, хотя и пережил трудности. Помню, еще на Дону иве пришлось поедать его на штабную работу в одну отсталую дивизию. Понижение в должности! Он ушел со своим фанерным чемоданчиком обиженный и, полагаю, злой на командарма. Показал себя в дивизии хорошо, и мы не забыли нашего молодого товарища, через некоторое время вернули к себе о помощью К. К. Рокоссовского, поскольку дивизия была уже в другой армии. Оба наши выдвиженца быстро сошлись. У комкора прекрасная черта — ценил штаб, держал с ним контакт в работе, находил время готовить его, а новый начальник штаба, как известно, отличался исключительной преданностью делу. Небольшой, но характерный штрих. Как-то я отчитал его за оплошность по телефону. Крепко отчитал. Он ответил:

— Благодарю, товарищ командующий!

— За что же благодаришь, пограничник?

— Раз вы меня ругаете, значит, я несу ответственность. Вот за это и благодарю…

105-й корпус тоже был трехдивизионного состава — родная комкору 354-я, затем славная 193-я Днепровская Героя Советского Союза А. Г. Фроленкова и новая для нас 75-я гвардейская дивизия генерала В. А. Горишного.

Забегу вперед и скажу, что под Бобруйском к нам прибыл 46-й корпус К. М. Эрастова. На этом войска 65-й армии стабилизировались; все три стрелковых корпуса прошли в ее рядах до победного завершения Отечественной войны. Они продолжали и развивали ее боевые традиции. Им принадлежит честь многих славных дел, в том числе и форсирование Одера под Штеттином. Эта операция является, по глубокому моему убеждению, венцом творчества офицеров и генералов 65-й армии и ярким памятником мужества ее солдат. Весь накопленный опыт был взят на вооружение. Не случайно там, в Германии, армейская газета выпускала листовки со статьями ветеранов об опыте форсирования Днепра, а саперы изучали инженерное обеспечение тех боев в Белоруссии, о которых пойдет рассказ ниже.

Перед наступлением на Бобруйск наша армия стояла в полосе, сплошь покрытой лесами. Множество небольших рек с широкими поймами, каналы и топкие болота. Места исключительно трудные для маневра. Немецко-фашистское командование использовало эти особенности местности и создало сильную, глубоко эшелонированную оборону полевого типа. Однако были в ней слабые стороны, армейская разведка и штаб их обнаружили. Дело в том, что немецкие генералы слепо поверили в условный топографический знак «непроходимое болото» (заштриховано) и поддались утешающей мысли, будто мы никак здесь, по болотным топям, наступать не сможем. Поэтому главные силы противник поставил в районе Паричей, где и ждал нашего удара.

Конечно, паричское направление было для нашей армии заманчивым: участок местности сухой, не имеет водных преград. Однако, думалось, тут нам не достичь высокого темпа продвижения. Господствующие высоты — у врага, плотность его огневых средств велика. Наступать под Паричами — значило бы нести тяжелые потери.

Выбирая направление главного удара, мы все больше и внимательнее приглядывались к болотам на левом фланге и в центре оперативного построения армии, где располагался 18-й корпус генерала И. И. Иванова. А что, если тут можно пройти, именно тут, где нас не ожидают?