В походе с Фиделем. 1959

Здесь спрашивали, почему я не мог повременить неделю с принятием отставки, но надо напомнить, что, во-первых, рапорт об отставке был составлен в безапелляционном тоне, поскольку в последнем его абзаце говорилось о том, что вопрос об отставке окончательно решен. Но и это не самое важное; причина, в силу которой я не мог принять иного решения по делу Уберта Матоса, в том, что в Камагуэе уже было известно о его отставке.

Да, как говорит сеньор Уберт Матос, он направил мне письмо. Но это письмо частное, в высшей степени частное, и послано оно через своего человека. Я не мог никому сказать о содержании этого письма и моего ответа, кроме одного майора Камило Сьенфуэгоса. Тогда почему офицеры в Камагуэе знали, что Уберт Матос подал в отставку? Почему среди населения Камагуэя было много шума и разговоров о том, что Уберт Матос подал в отставку? И если население Камагуэя узнало об этом, то это шло не от меня. Если население Камагуэя узнало об этом, то только не от того, кто получил письмо. Оно узнало об этом единственно и исключительно от того, кто написал письмо.

И тот факт, что офицеры в Камагуэе узнали об этом письме, тот факт, что разговоры шли по всему Камагуэю, более того, тот факт, что редактор одной из газет готовил материал об этом для публикации на завтра, тот факт, что группа руководителей студенчества готовила заявление на завтра, созывая одновременно собрание студентов на 21-е число, — все это исключало другую возможность разрешения дела Уберта Матоса.

Можно было бы отыскать другой выход, если бы была хоть крупица доброй воли и веры, если бы все это не было хорошо разработанным планом. Но когда я вечером 20-го числа садился писать ответ, я был далек от того, чтобы знать обо всем, что происходило в Камагуэе. Население Камагуэя уже знало об отставке Уберта Матоса, то есть готовились соответствующие условия для 21-го числа, разрабатывался план, чтобы ввергнуть Революционное правительство в кризис. Мы уже имели два кризиса: кризис с предателем Педро Луисом Диасом Лансом, когда по нашей инициативе он был смещен с занимаемого поста; но был и другой правительственный кризис, связанный с Уррутия, в ходе которого мы, стремясь парировать маневры, тоже взяли инициативу на себя; случай с Убертом Матосом не похож на них: мы не смещали его, он сам подал рапорт об отставке.

Трибунал поймет, как поймет и народ, что для Революционного правительства и для революции, для всех ответственных людей в революции был бы более целесообразным любой другой выход из кризиса, если бы сеньор Уберт Матос оставил возможность этого другого выхода, но заговор уже состоялся, сообщение в газете уже было готово к публикации на следующий день, подготовлено было на следующий день студенческое собрание, и рапорты об отставке уже подписаны были 20-го числа, то есть раньше, чем об отставке Матоса стало известно официально. Что должно было произойти на следующий день? Что могло случиться на следующий день, если уже 14 офицеров подали в отставку, если уже 20-го числа, когда предполагалось, что отставка Матоса остается секретом, они подали в отставку?

И надо почитать эти рапорты об отставке, надо заглянуть в суть этих отставок, посмотреть содержание этих рапортов, чтобы понять всю ложь того, будто это я был виновником возникновения проблемы, поскольку получил заявление об отставке в строго секретном порядке и растрезвонил об этом. Нет, я не трезвонил об этом. Однако на другой день в силу моего долга и положения я предпринял шаги по мобилизации народа, поскольку не было иного пути для пресечения заговора, который очень тщательно готовил господин Уберт Матос.

Я понимаю так, что эти рапорты об отставке, подписанные 20-го числа, представляют собой недвусмысленное подтверждение того, что Революционное правительство перед угрозой возникшего кризиса такого рода не могло не принять тех мер, какие были приняты. Безусловно, было бы гораздо предпочтительнее проявить терпение, сделать что-то иное, чем видеть этот скандал, который стал отрадой для реакции, отрадой для организаторов заговоров против нашей страны и нашей революции.

Любой другой выход, если бы его можно было найти, если бы он имелся, был бы предпочтительнее. Но докажите мне здесь, что возможен другой выход из кризиса, который возник в результате коллективной отставки группы армейских офицеров и который должен был стать прелюдией к тому, что должно было случиться пазавтра. Докажите мне, что был иной выход, и я всю вину за этот инцидент с удовольствием возьму на себя.

На вопрос прокурора о том, как квалифицирует он отставку офицеров 20 октября, Фидель отвечает:

— Как контрреволюционный заговор.

Председатель трибунала вызывает для дачи показаний майора Феликса Дуке, и между ним и Фиделем происходит диалог, который мы приводим ниже: