Самолетные антенны установлены на мачтах. Датчики, регистрирующие приборную скорость, называются трубками Пито, по имени их изобретателя, инженера-гидравлика, изучавшего в XVIII веке римские акведуки и измерившего скорость течения Сены. Он и представить не мог, что в один прекрасный день его изобретение вознесется высоко над Парижем и над всем миром. Даже форменная одежда в современной авиации пришла из флота. Хуан Трип, морской летчик и основатель авиакомпании «Пан-Американ» одел пилотов в капитанскую форму, а свои летающие лодки называл клипперами. Конструкторы «Боинга-747» мечтали создать нечто «не уступающее в величии» океанским лайнерам. Они хотели «покорить океан одним перелетом». В прошлом на диспетчерских картах положение самолетов помечалось маленькими свинцовыми корабликами. Согласно «Правилам полетов», моторный самолет должен уступить дорогу планеру, так же, как на море «пар пропускает парус».
Бортовой компьютер может сообщать об объектах у нас на траверзе – то есть перпендикулярно к курсу судна. Это может быть, например, единственный аэропорт на много тысяч километров вокруг. «На траверзе Луанда» означает, что до этой минуты мы приближались к аэропорту столицы Анголы, а теперь начинаем отдаляться от него. Я иногда ловлю себя на том, что употребляю слово «траверз», когда объясняю водителям, как им доехать куда-нибудь: «Повернете направо, когда на траверзе будет красная силосная башня».
Мне нравятся английские названия для разных форм облаков: «селедочный хребет», «макрель» – этакая небесная ихтиология. Мы говорим: «слева по борту» и «справа по борту». Говорят, что слово
Когда пилоту надо ненадолго оставить свое рабочее место, он может шутливо бросить своему коллеге: «Хватай штурвал», в смысле – «управление на тебе». Наши переговоры внутри лайнера тоже носят морской оттенок: «Марк на мостике. Говорите», «Машинное отделение, Найджел слушает». Мой друг, пилот маленького частного самолета может сказать мне: «С такой турбулентностью не полечу. Ветер сегодня – как вода на стремнине». Турбулентность, возникающую на склонах горных хребтов, мы называем «горными волнами». Рейсы с севера на юг часто проходят по внутритропической зоне конвергенции. Здесь, недалеко от экватора, сходятся пассаты, и поднимаемый ими влажный воздух питает грозы, заставляя пилотов быть всегда начеку, – и это в месте, которое моряки зовут экваториальной штилевой полосой.
К моему огромному сожалению, в авиации мы не измеряем высоту в морских саженях. Но скорость мы все-таки меряем узлами, из двигателей лайнера вырываются реактивные струи, а важные записи мы делаем в бортовом журнале. Некоторые виды грузовых самолетов называют танкерами. Все эти слова напоминают пилотам: они не первые, кто ведет свои суда по голубой глади, и вода господствует в мире летающих машин так же, как и в мире, подарившем авиации язык.
В сентябре 2002 года я жил в Кидлингтоне, в окрестностях Оксфорда. Я оставил свою работу в бизнес-консалтинге, поступил в летную школу – и уже почти ее окончил. Я сдал все теоретические и практические экзамены, правда, в финале вышла небольшая загвоздка.
Во время учебы будущий летчик должен освоить как бес-приборное пилотирование, во время которого ты ориентируешься по местности, по карте и по памяти, так и слепой полет, позволяющий при плохой видимости идти по приборам. Как и многих пилотов, проходящих обучение в Европе, отрабатывать бесприборное пилотирование, меня послали в безоблачную Аризону. Там всегда солнечно и полно ферм, так что инструкторы могут, как в родной Англии, отдавать тебе команды в стиле комедийного сериала «Отец Тед»: «Штурвал на себя – коровы станут больше! Штурвал от себя – коровы станут меньше!» После этого я вернулся в пасмурную Европу. Тут «по коровам» не полетаешь, и очень удобно осваивать пилотирование по приборам.