В полночь упадет звезда

Молодой-от князь ходит весел-радостен,
Он по светлой гриднице похаживает,
Да сам из речей да выговаривает:
Уж вы ой еси, бояре, старцы мудрые,
Да все же купцы, гости торговые,
Вы не знаете ли где мне обрученицы,
Обрученицы мне да красной девицы,
Красотой бы красна да ростом высока,
Лицо-то у ней было б в белый снег,
Очи у ней быв как у сокола,
Брови черны – как два соболя,
А реснички – два чистых бобра…

Невеста для князя должна быть не просто хороша собой – красотой она должна равняться с луной и солнцем, быть достойным воплощением для небесных богинь, чью силу ей предстоит нести. Только в сказаниях ее надо искать по всей земле – на самом деле круг девушек, подходящих для этой доли, неширок и хорошо всем известен. Не случайно тот витязь, что берется ее сосватать, верно знает, кто она и где живет. Судьба известна заранее – нужно лишь помочь ей осуществиться. Земная богиня должна иметь божественную кровь – происходить из тех родов, что ведутся от небесного пращура. И даже когда сказание уверяет, что выбор делается «из всех» девиц такой-то земли, на самом-то деле все заранее знают, на ком он остановится. Избирают эту деву сами боги, и еще при рождении суденицы возвещают родителям ее долю.

Амунд слушал эти восхваления будущей княгине, на лице его была решимость, а в темно-голубых глазах – нежность, отчего эти глаза делались похожи на два ключа живой воды. Поглядывая на него, старейшины дивились: с князем происходило что-то необычное. У него созрело решение – то самое, какого от него добивались со времени возвращения из заморского похода. Первое время после смерти Вальды ему не докучали, понимая, что душа его должна отпустить память умершей, но с тех пор как он вернулся от сарацин – с добычей и славой, но не привез с собой никакой дочери тамошних царей, чего все в Плеснецке уверенно ждали, – ему постоянно намекали: устала-де земля Бужанская сиротой жить, нужна ей владычица-матушка…

Уж ты ой, Дунай, полянин храбрый млад!
Послужи-ка ты мне нынче верой-правдою!
Ты уж силы-то бери да сколько тебе надобно,
Поезжай ты по девицу, Лебедь Белую,
А добром каган даст – так вы добром берите,
А добром не даст – берите силою могучею,
А грозой увезите да княженецкою…

Иные при этом поглядывали на Горыню, в женском платье сидевшую среди ближней дружины, сразу после бережатых. Она была единственной женщиной за столами в гриднице, и не только сегодня. Женщины приглашаются на пир и усаживаются наравне с мужьями только на свадьбе князя, а по случаю рождения у него детей сама княгиня устраивает для них особый пир. Но Горыня была слишком велика, чтобы умещаться в мерку обычаев. И девушка, и отрок разом, и человек, и волот, она занимала особое положение, и даже старики не знали, как к ней относиться. Приходилось просто привыкнуть к этому чуду. Сама Милодара, строгая поборница обычая, все те три года звала Горыню, когда нужно было в ожидании зимних хворей обвести Плеснецк плугом или совершить еще что-то такое, для чего нужна связь с Темным Светом – Горыня, как его загадочное порождение, для этого подходила лучше всех.

А ведь три года назад уже ходили слухи, что в Горыне князь-волот и нашел себе новую жену. Непонятно только было, чего он выжидает. Со вчерашнего дня эти слухи получили новую обильную пищу и вновь расцвели: уже болтали, будто-де Горыня ездила в горы Угорские просить позволения своей родни на замужество, что ее отцы и деды это позволение дали. Княжеские поцелуи и переданный перстень, о которых проболтались девки из Живиной дружины, казались тому веским подтверждением.

Единственное, что мешало в это поверить – это присутствие Горыни за дружинным столом. Избери князь ее в жены, он обращался бы с нею иначе и сажал на другое место. Но тогда к чему все это ведет? Величавые седобородые старейшины невольно ерзали на скамьях от нетерпеливого любопытства. Как там все прошло у Дуная-поляника с двумя дочерьми кагана аварского, все и так с детства знали. А вот каково будет это сказание у Амунда?

Однако их нетерпение было лишь слабым отблеском того нетерпения, что уже полгода томило Амунда, отравляло ему каждый день, давило на грудь. Всякому, кому случалось взглянуть в его глаза, делалось страшно – это были грозовые очи Перуна, готового перевернуть земной и небесный мир.

Но вот отзвучали бронзовые струны, и Перун подал голос.