В полночь упадет звезда

То, что случилось потом, навек вошло в предания Троеславля, хотя даже видевшие это сами едва верили своим глазам. Зеленая стена осоки раздвинулась, и оттуда вышел некто ростом с иву – огромный, черный, мокрый. Будто исполинская коряга, что пролежала на дне сто лет, поднялась и вышла на призыв великанки. В два-три шага водяное чудовище одолело расстояние до челна…

Благодан вдруг ощутил, что неведомая силы выхватывает Брюнхильд у него из рук, а потом поднимает его самого. Земля ушла из-под ног, он разом вознесся куда-то в самое небо, истошно крича от изумления…

Взяв Благодана одной рукой за пояс, а другой за шиворот, водяной вскинул его над головой – прямо к предрассветному небу – и зашвырнул в реку. Вопя как вихревой бес, Благодан улетел во тьму, и не так уж скоро из темноты послышался тяжелый всплеск.

Великан взял Брюнхильд на руки.

– Горыня, ступай за мной! – низким голосом прогудел он.

Драка прекратилась; вид водяного чудовища отбросил людей прочь. Одни с воплями бежали прочь от реки, другим отказали ноги и они в полубеспамятстве осели на песок. Горыня швырнула весло в толпу противников и вслед за чудищем бросилась к воде. Унося Брюнхильд, великан прошел по мелководью – где человеку по пояс, ему было по колено – и снова скрылся за стеной осоки. Горыня нырнула за ним.

Некоторое время на берегу все было неподвижно – лишь колыхалась и шуршала потревоженная осока, с реки доносился плеск и неясные голоса. Протрубил рог – Темный Свет возвещал о своей победе. Из тех, кто не убежал, никто не смел шевельнуться – ждали еще каких-то чудес. Но река умолкла. На истоптанном песке остались щепки сломанных весел, сидящие и лежащие люди, а Горыня и Олегова дочь исчезли.

Послышались стоны и разные охи – опомнившись, бойцы принялись проверять зубы и ощупывать пострадавшие ребра.

Потом снова кто-то вскрикнул – из осоки вылезло еще нечто. Но это нечто не казалось опасным – оно еле ползло, согнувшись, а мелководье одолело едва не на четвереньках, опираясь на руки, кашляя и постанывая.

На сушу Благодан выполз, как издыхающий зверь. Так он себя и чувствовал – избитый и едва не захлебнувшийся. Он лежал на песке, ноги его оставались в воде, но не было сил их вытащить. Промокшая одежда казалась тяжелой, как железная. Он совсем не понимал, что произошло – какая неведомая сила, во много больше человеческой, оторвала его от Брюнхильд, вскинула в небо, а потом зашвырнула едва не на середину реки. Чудом он сумел вырваться из глубины и выплыть.

Жив – почти единственное, что пробивалось в сознание сквозь пламя в закрытых глазах и дикий гул в голове. Кажется…

Но понимал он и кое-что еще. Полночная звезда прилетела, огонек желаний расцвел, почти дался в руки, подразнил, а потом ускользнул. Олегова дочь растаяла, как сон, разом унеслась куда-то за тридевять земель, а ярильская ночь, уходя, затворила ворота.

Глава 11

Рассказывают, будто на рассвете после ярильской ночи солнце «играет» – перемигивается лучами, пускает по небу разные цвета. Поэтому стараются не заснуть до зари и выходят на высокое место – посмотреть на игру солнца, а потом уж расходятся по домам. Исполняя обычай, Семигость с женой и старейшинами поднялся на пригорок, к воротам святилища, откуда рассветную реку и всю округу было видно далеко. Уже выпала роса, давно развеялся дымок над огромным черным пятном от священного костра, уплыли в Днепр венки. Восход солнца должен был довершить победу дня над колдовской ночью.

Ой на Яри-и-илу ра-а-а-но
Солнце игра-а-ало!

– запела синеглазая боярыня Мировита.

Как главная распорядительница празднества, она очень устала за ночь, но все положенное нужно исполнить до конца. Да еще и дети куда-то подевались: ни дочерей, ни Благодана родители не видели с полуночи и тревожились.

– Ой лели-леееели, игра-а-аало! – устало, но дружно подхватил женщины, заклиная солнце показаться и тем завершить долгожданный, самый важный в годовом кругу праздник.

Женщины пели, жители Троеславля не отрывали глаз от небокрая на востоке… и сами не понимали, что видят. Будто в ответ на призыв, из рассветного тумана протрубил рог, а затем на реке показались большие лодьи – одна, две, три… пять, шесть…

Певицы смолкли – никогда еще солнце не подавало рогом ответного знака и не высылало лодьи вместо «игры лучами». Вот лодьи пристали, где обычно, из них стали высаживаться люди – многие десятки людей, все мужчины. В глаза бросался красный стяг – хорошо знакомый Семигостю княжеский Олегов стяг. В изумлении он смотрел, как пришельцы поднимаются к воротам, как вьется красный плащ на мужчине впереди. Кто это – само Солнце, прибывшее на золотой лодье?

Вот красный пришелец приблизился, и Семигость, будто прояснилось в глазах, узнал Олега, князя киевского.

– Будь жив, Семигость, – первым поздоровался Олег, понимая по потрясенным лицам, что его принимают за виденье. – Где дочь моя, Стоислава-Брюнхильд?