В полночь упадет звезда

— Должно быть, вы здорово грамоту знаете!

— Надо знать. Чем больше знаешь, тем лучше. — М-да! Так-то оно!

Некулай глубоко вздохнул, робко глядя на телеграфистов. Потом, ни слова не говоря, начал терзать свою пилотку, то свертывая ее валиком, то разглаживая на колене, чтобы через минуту снова скрутить из нее жгут.

— Что это ты вздыхаешь?

— Да вот так, вздыхаю. Какие люди бывают!..

— Ну, ну, не хитри, Некулай! Скажи-ка лучше, что у тебя на душе, может мы тебе поможем?

— Да есть у меня одна мыслишка, но я всё не решался вам сказать, думаю, если я им скажу, они меня засмеют!

— Да говори же ты наконец, чего мы зря будем смеяться?

Некулай Тупица вздохнул еще несколько раз и в конце концов решился:

— Я говорил вам, господин сержант, что совсем не спал нынче ночью. А не спал я потому, что думал об этой забавной штуковине и от этого ворочался с боку на бок. А тут вдруг пришла мне на ум такая мысль: «Неужто, сказал я себе, не смог бы ты, Некулай Сырмышан, научиться ремеслу господина сержанта Пылимару?» А потом подумал: «Брось ты, Некулай, это трудное дело. Надо голову иметь на плечах, да и грамоту знать…» И очень мне горько стало, господин сержант. Не сегодня-завтра покончим с немцами, и придется мне ехать в свою деревню. А там у меня ни земли, ни скота. Одно только и осталось — дедов дом, в котором старуха моя живет. Ну, вернусь я в деревню, — и опять придется батрачить то у одного хозяина, то у другого, как и до войны. А уж как мне эта жизнь надоела, прямо сказать не могу, господин сержант. Очень хочется быть не хуже людей. Теперь понимаете, откуда пришла мне такая мысль. Только ничего не выйдет, для такого ремесла другая голова нужна.

— Вот оно что, Некулай! Так ты задумал стать радиотелеграфистом?

— Очень был бы рад, если бы только можно было, господин сержант. Может, возьмете меня в ученики. Чуть-чуть сегодня, немного завтра, — глядишь, пока кончится война, что-нибудь и пристанет к моей глупой голове.

Радисты переглядывались, с трудом сдерживая смех. Они были глубоко убеждены, что тупоумный Некулай и за десять лет не освоит азбуки Морзе. Но предположение Некулая давало им возможность немного развлечься. И они усиленно подмигивали сержанту Пылимару, взглядами уговаривая его согласиться.

— Что ж, Некулай, попробуем.

Лицо Некулая Тупицы расплылось в улыбке. Выцветшие глаза заблестели от удовольствия.

— Бог вам этого не забудет, господин сержант, за ваше доброе сердце. Если пристанет ко мне хоть немножко это ремесло, то, как кончится война, попрошу господина капитана замолвить за меня словечко у господ с почты. И если бы они меня приняли, мне бы довольно было и половины вашего оклада. А когда можно будет начать, господин сержант?

— Да хоть сегодня.

— С превеликой радостью, господин сержант.

И, к общему удовольствию, урок начался тут же. Сержант объяснил Некулаю самые простые буквы азбуки Морзе. Некулай слушал, наморщив от напряжения лоб, вытаращив глаза, ерзая на стуле. Всё его лицо было мокрым от усилий, которые он делал, чтобы понять объяснения учителя, и он непрерывно вытирал пот со лба.

Урок давался ему с трудом. После того как он, казалось, еле-еле выучил несколько букв, всё приходилось начинать заново, под веселый смех радистов, так как буквы тут же забывались.

— На сегодня хватит, Некулай, — сказал сержант Пылимару, кончая первый урок, — трудновато идет, но, я думаю, дальше будет легче. А как вы думаете, ребята? — спросил сержант остальных телеграфистов.

— Конечно, пойдет. Наш Некулай — толковый парень! — поспешили подтвердить остальные с самым серьезным видом.

Некулай Тупица, довольный своими успехами, поблагодарил радистов и ушел совершенно счастливый.

Уроки продолжались и в следующие дни.

Некулай Тупица оказался весьма аккуратным и добросовестным учеником. Правда, успеваемость его была значительно меньшей, чем аккуратность, но он не сдавался. Когда удавалось дать правильный ответ, Некулай был бесконечно счастлив. Когда же он запутывался и не знал, что ответить, то приходил в отчаяние и начинал упрашивать своего учителя:

— Вы уж не теряйте со мной терпение, господин сержант. Мне это трудно дается, но уж коли войдет в голову, не выйдет оттуда и через десять лет.

— Не беспокойся, Некулай. У меня терпенья хватит. Мы тебя учим, ты учишься, — вот время и идет быстрей.

— Вот только с азбукой трудно дело идет. Всё путаю буквы, черт их возьми! Но в конце концов я и с ними справлюсь… — И расспрашивая то об одном, то о другом, Некулай крутил рычаги, переходя с одной станции на другую. Если он попадал на станцию, передающую музыку, он тотчас менял ее. Но стоило ему услышать азбуку Морзе, как он слушал, разинув рот.

Радисты потешались над Некулаем, но в то же время относились к нему с трогательной заботой. Сидящий перед аппаратом Некулай казался им ребенком, которому дали в руки чудесную игрушку. Он с трудом отрывался от нее и никак не хотел уходить даже тогда, когда у них было много работы, хотя сержант Пылимару никогда не допускал, чтобы кто-нибудь посторонний присутствовал при передаче радиограмм. Исключения не делали и для Некулая Тупицы.