В понедельник рабби сбежал

Мы заинтересованы в них отчасти потому, что они приносят доллары, в которых мы крайне нуждаемся. А еще мы надеемся, что кому-то понравится здесь, и они останутся — или вернутся потом. В людях мы нуждаемся не меньше, чем в долларах. Но наш университет для наших студентов, мы не можем перестраивать его под иностранцев. Наши студенты старше ваших в среднем на три года — на время, проведенное в армии. А в этом возрасте три года — большая разница. И в армии они возмужали. Для них университет не отдых, не каникулы перед взрослой жизнью и необходимостью зарабатывать на нее. Большинство из них работают по вечерам, сразу после занятий. У нас нет никаких закрытых групп или кланов, мистер Стедман. — Он поднялся и обошел стол, как бы удаляя барьер между ними.

— И все же в некотором смысле каждый принадлежит к какому-то братству, но это братство его армейского отряда. А такое братство разборчиво по отношению к постороннему даже больше, чем самые привилегированные клубы в ваших колледжах, потому что в армии от него зависела жизнь. У них нет ни времени, ни желания заводить знакомства за пределами своего круга. То же самое относится к студенткам. Все они взрослые девушки, готовы вступить в брак, и естественно чужакам предпочитают израильтян, с которыми шансов на брак больше. Для американского студента все это делает общение весьма затруднительным.

— Это делает его чертовски близким к невозможному.

— Не совсем, мистер Стедман. Есть и такие, которые приезжают сюда осмысленно, многие выросли в религиозном или сионистском окружении, и им достаточно самого пребывания здесь, по крайней мере, вначале. Они упорно занимаются, хорошо овладевают языком. Они добиваются успеха и вливаются в жизнь страны. И многие решают остаться.

— У Роя, конечно, окружение было другое. Мои собственные симпатии, безусловно, на стороне Израиля, но ни в каких сионистских организациях я не состою.

Декан кивнул.

— И мы вернулись к началу. Откуда мы знаем, что есть знания? Возможно, опыт, который приобрел ваш сын, прожив несколько месяцев среди серьезных, преданных делу молодых людей, даже если он не мог в нем участвовать, окажет большее влияние на его будущее, чем если бы он нашел здесь копию того, что видел в Америке. В настоящий момент он чувствует только разочарование, но кто знает, может есть и чувство сдержанного восхищения. А когда станет постарше, забавы и развлечения отойдут на второй план, может, он и вспомнит их в качестве примера…

Стедман кивнул и даже сумел улыбнуться.

— Звучит убедительно, когда это говорите вы, доктор. Интересно, как оно будет звучать, когда я буду рассказывать все это его матери.

Глава XLIII

Всякий раз, когда Абдул переключал передачу, машина протестующе рычала, и дремавший на соседнем сиденье Рой беспокойно шевелился, менял положение и снова засыпал. Когда они только отъехали, он обратил внимание, что с передачей или сцеплением что-то не в порядке.

— Это уже не первый год, — сказал Абдул. — Не о чем волноваться.

Амортизаторы тоже были не в лучшем состоянии, и на каждом самом маленьком ухабе их безжалостно подбрасывало. Но Абдул весело заметил:

— Все лучше, чем пешком.

— Может, я поведу немного?

— Потом, если я устану. Лучше вздремни. Когда доберемся к дяде, может, допоздна лечь не удастся.

— Со мной все в порядке. Ты знаешь, что двигатель стучит?

— Стучит? А, ты про это слабое тиканье? Чепуха, поверь мне. Махмуд хорошо разбирается в машинах, и эта у него отлажена как часы. Может, не как наручные, но как надежный будильник. Пожалуй, она идет не так тихо и мягко, как ты привык; но всегда заводится, и всегда едет.

— Да, пожалуй… И довольно мало берет, как я посмотрю. Едем уже больше часа, а стрелка и не пошевелилась.

Абдул усмехнулся.

— Датчик не работает. Она вообще не шевелится.

— Тогда откуда ты знаешь, когда нужно заправиться?

— Махмуд знает. Он ее заправляет. Ни разу не было, чтобы кончился бензин. Он сказал, что горючего хватит до самого дома.

— А где он живет, твой дядя?

— На севере, в Галилее. Недалеко от границы, — беспечно добавил он.

— Я имею в виду, в каком-то городе или…

— Там, в тех краях, только несколько маленьких деревень. Я уверен, что ты никогда о них не слышал.

— Он живет в деревне?

— У него дом в деревне, несколько домов, но живет он на своей ферме, в стороне. И едем мы на ферму.

— Ты хорошо знаешь дорогу?

— О! — Абдул выразительно пожал плечами.

— А ты уверен, что мне будут рады? Я хочу сказать, он же не знает о моем приезде.

— Ты не знаешь арабского гостеприимства, Рой. Я его племянник. У нас это значит больше, чем у вас. Это значит, что я из его семьи — как сын. А ты — мой друг. Его дом как мой, и если я приглашаю тебя, это то же самое, как если бы тебя пригласил он. Ты понял?

— Пожалуй. — Он откинулся на сиденье и посмотрел через ветровое стекло на яркие звезды в совершенно черном небе. — А он не скажет, что я здесь? Я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, Рой. Кому? Полиции? Даже если он узнает, что они тобой интересуются и что ты скрываешься от них, ты в полной безопасности. Ты гость, а гость — это свято.