В Портофино, и там…

Объект моего нынешнего наблюдения попеременно то хмурил брови, то прищуривался недобро, потом глаза неожиданно широко распахивались, а губы, чуть полноватые для тонко вылепленного лица, наоборот – плотно сжимались. Трудно было представить себе больше внешних несоответствий лекалу, по которому родной советкий кинематограф выпилил в моем мозгу образ женщины – комиссара, однако лишенная предрассудков услужливая фантазия легко упаковала стройную фигурку в хром, подпоясала широким ремнем, перетянула грудь портупеей. Стильно: кожан вышел от Армани, сапоги о Эрме. Что поделаешь: какое время – такие и комиссары. А вот косынка оказалась совершенно лишней, неуместной, перебор. Я ее стер мгновенно, еще завязаться не успела, и упрекнул фантазию во вредительстве – такие раскошные волосы нельзя прятать, грех. Тем более, что в душу мою ниоткуда проникла уверенность, что темно каштановый с медным отливом – родной цвет. Спросите – а разница есть? Не отвечу. Одно знаю: на подушке они бы выглядели бесподобно, просто потрясно, нет у меня других слов. Образов, увы, тоже – годы берут свое и требуют экономить время.

«Что это на уме у нас, смелый парень? – постукивает в моей голове науке неведомое передающее устройство, я его называю «дятлинг». – Последняя твоя пассия, из сверстниц, если бы разметала по подушке прическу, могла бы и не собрать…»

Я представил себе, как улыбалась бы девушка, слушая мои бессвязные бредни, и подумал, что хотел бы эту улыбку видеть. А еще – «Ну же, господа подержанные и траченые молью эротоманы!» – здорово было бы провести ладонью по этим волосам, разбросанным по подушке, потом поднести к лицу…

«Какое там «комиссарское племя»?! Пейзанка…»

Девушка остановилась напротив моей лодки, лицо повернуто в мою сторону, и я, грешным делом, подумал, что сейчас она улыбнется, а мне на старости лет не останется ничего иного, как уверовать в Господа, что, признаюсь, было бы крайне обременительно для нас обоих… Дальше и в самом деле произошла удивительная метаморфоза. Увы, не та, о которой я грезил. Девушка выхватила из кармана широкой цветастой юбки телефон – по-видимому «хэндс фри» забастовал или просто решил уйти в сторону от накаляющеяся обстановки – и неожиданно сдержанным тоном, но явно на пределе, внятно выговорила в микрофон, поднесенный к самым губам: «Убирайся из моей жизни, Бобан! Только попробуй отключиться…»

«Во как?! – ахнул я про себя. – Вот это по-нашему, по-русски!»

У девушки был легкий, едва заметный акцент, скорее всего польский, а может быть так «мягко» по-русски говорят где-нибудь на Львовщине или в Закарпатье – я, правда, не замечал, но это еще ничего не значит. Кстати сказать, ни по лицу, ни по одежде не подумал бы, что соотечественница… И эти разноцветные ногти на правой руке… Почему для среднего пальца она выбрала желтый? По-моему, не очень политкорректно.

В этот момент наши взгляды пересеклись.

– Вас это тоже касается! – получил я в свой адрес все в той же тональности.

«И неплохой английский, явно не школьный, легко перешла, без запинки…»

Также естественно девушка вернулась к родной речи:

– Гондон мальтийский!

Было ясно, что плотина не просто дала течь – рухнула, и притом сразу, до основания.

Я все еще по инерции улыбался – с возрастом все реакции замедляются, – когда телефон с обидно невыразительным для производителя стуком врезался в борт моей яхты и завершил свои земные часы серией внятных всплесков.

«Соединяем людей… ценой собственного разъединения!»

А может быть и не «Нокия». Честно говоря, не успел рассмотреть.

«Неудачно бросила: отскочил бы назад, на причал – «симку» удалось бы спасти Боже, какая же здесь грязь после шторма… – я невольно поморщился, глянув за борт, и подумал уже о телефоне: – Неудачно попал».

Наверное, в такой воде мучали в бочке Человека-Амфибию в застенках Буенос-Айреса. Вспомнилось, с каким трудом, чтобы не опозориться на весь двор, я сдерживал слезы сочувствия к Ихтиандру, любви к Гуттиэре и ненависти к Зурите. Весь кинотеатр страдал вместе со мной, даже на «Трех мушкетерах» такого не было, когда умирала отравленная Констанция. Во французской версии ее называли Констанц, если кому-то важны детали.

Не так давно совершенно случайно пересмотрел «Человека- Амфибию». По-моему, фильм показали по разу на каждом канале, что могло означать юбилей кого-то из снимавшихся в этой ленте корифеев советского кинематографа, самого фильма или детское увлечение Беляевым кого-то из нынешних первых мужей государства, кого-то из двух. Сегодня я думаю, что Ихтиандр не так уж сильно и пострадал – отправился себе на вечный нерест в морские дали, от людей подальше, и все. Сегодня я завидую такой судьбе.

– Черт! Черт! – девушка со всей силы впечатала в камень босую ногу.