В последний раз

– По крайней мере, чтобы нашли время перебрать в памяти все прочитанное. Это и означало бы отступить на шаг. Но, полагаю, что опытный читатель, тем более критик, мог бы уловить эту вторую фигуру в любой момент чтения, точно так же, как умный читатель способен угадать, чем закончится детектив. Вот что любопытно: я часто получаю письма от умных читателей, они указывают мне на те или иные мелкие погрешности, читают, я бы сказал, с неослабным вниманием, однако никто даже отдаленно не уловил этого второго контура.

– Но… – задумчиво произнес Мертон, – тут возникает проблема скорости. Я прочитал лишь один из ваших романов и не стану обобщать, однако у меня сложилось впечатление, будто меня поднимают в воздух, и я лечу быстро-быстро, проношусь над разными странами, не успевая рассмотреть подробности.

А. закивал, словно Мертон чуть не попал в цель.

– Однажды критик, единственный, кто был близок к разгадке, написал нечто подобное. Мои романы, заметил он, слишком занимательны. Известно, что занимательные книги любого критика сведут с ума, в буквальном смысле слова. Он использовал образ, похожий на ваш: дескать, читая мои романы, он чувствовал, будто скользит по озеру, покрытому льдом; разные картины появляются, исчезают, отвлекают внимание и не позволяют рассмотреть фигуру, которая виднеется в глубине. Тот человек, полагаю, не знал, что можно притормозить, использовав киль. Надеюсь, вам хотя бы это известно. Уверен, вы как раз такой, каким должен быть критик: «демон проницательности», способный «все прочувствовать, понять и объяснить».

Мертон, с рукописью на коленях, беспокойно заерзал на стуле.

– Но даже если я «все пойму», смогу ли связно все объяснить? Вы сказали, что это нельзя свести к формуле. Вероятно, и к статье, как того ожидает Нурия Монклус.

– Если вы это увидите, то постигнете сразу, целиком, словно откровение. У вас не возникнет ни малейших сомнений. Хватит одной фразы, чтобы, по крайней мере, я понял, что вы угадали. А сможете ли вы, захотите ли написать что-то об этом позднее, меня уже не слишком волнует. Полагаю, что да, вы как-нибудь умудритесь сочинить из этого статью. А теперь идите, пока я сам вам не выложил все. Единственное, о чем я вас настоятельно прошу, – читайте быстрее. Я не знаю, сколько времени мне осталось. Врачи твердят, что я напишу еще роман, но не осмеливаются смотреть мне в лицо. А я уже чувствую смерть внутри себя, она расположилась там, упорная, как оккупант, который ночами продвигается по моему телу. Захваченный дом. Вряд ли я увижу этот роман опубликованным, так что надеюсь, что правильно выбрал своего последнего читателя.

А. жестом распрощался, и Мертон встал, зажав рукопись под мышкой. Открыв дверь, столкнулся с Донкой: та стояла в коридоре, прислонившись к стене, и курила. В том, как она выдыхала дым вверх, к потолку, он усмотрел нечто высокомерное и угрюмое, словно сиделка завладела этой частью дома и дожидается, когда чужак исчезнет, чтобы снова запереть все на ключ. Мертон наслушался историй о сиделках, которые втайне подчиняли себе безнадежных больных в терминальной стадии и даже водили их рукой, ставя подпись на новом завещании, но, как он подозревал, здесь не тот случай. Тогда что? Проходя мимо, Мертон пересекся с ней взглядом, Донка вынула сигарету изо рта, вздернула подбородок и с вызовом выпятила грудь. Его коснулся холодный блеск ее полных презрения глаз, и снова возникло впечатление, будто эта женщина когда-то была сногсшибательной и желанной, и что-то от былой горделивой осанки, какая-то призрачная ее тень оставалась в позе и в манере глядеть на людей. Может ли быть так, что между А. и ею существует некий темный, тайный договор, основанный на сексе и заключенный за спиной Морганы, воистину последнее причастие? Или все гораздо проще, сказал себе Мертон: А., как Иван Ильич, подошел к той последней добровольной ссылке, когда больной предпочитает отстранить от себя родных и ищет последнего прибежища в надежных бесстрастных руках сиделок, вкалывающих ему морфин.

Мертон добрался до конца коридора и вдруг понял, что не знает, как выйти из дома. Наугад свернул направо, прошел несколько комнат, пока не узнал кабинет с фотографиями. В глубине виднелась полуоткрытая дверь, освещенная, с прямоугольником шлифованного стекла. Он расслышал шелест щетки для волос и разглядел силуэт Морганы, которая причесывалась перед зеркалом. Она пошире открыла дверь, позволяя увидеть короткое, с большим вырезом платье, которое она надела, с черными бретельками, настолько тонкими, что платье буквально держалось на честном слове. Моргана наклонилась вперед, вглядываясь, все ли в порядке с ресницами, а потом развернулась к нему, ритмически, то с одной, то с другой стороны, проводя щеткой по кончикам мокрых волос.