В последний раз

Моргана собрала тарелки и спокойно отошла от стола, чтобы на минуту скрыться в кухне. Мертон, который привстал, чтобы ей помочь, остался на месте, повинуясь ее властной руке. Краем глаза, слушая речи внезапно оживившейся Мави – теперь она докладывала о своих достижениях, перечисляла победы в турнирах среди юниоров, и ее неумолимые зеленые глаза притягивали его, – он увидел, как Моргана открыла духовку и замерла перед ней, скрестив руки, не спеша вынимать еду, будто выполняя упражнение дзен, состоявшее в том, чтобы сделать определенное количество вдохов и выдохов. В следующую минуту Мертон подпал под обаяние спешившей раскрыться Мави, ее смеха, жеста, полного неосознанного кокетства, когда она заложила за ухо прядь волос; милых, выразительных гримасок, какими она порой подчеркивала свои слова. Он вдруг заметил, что сам смеется вместе с ней, отвечает шутками на шутки, передразнивает ее испанский акцент, как она раньше – его аргентинское произношение. Оба замолчали, когда вернулась Моргана. Она принесла большое блюдо, сложила в него ризотто с курицей и грибами и поставила его на стол, чтобы начать подавать. Моргана нагнулась, чтобы взять у Мертона тарелку, и тут разразилась катастрофа, поскольку гость, с трудом оторвавшись от глаз Мави, не сумел сделать то же, когда крепкие груди выкатились из выреза хозяйки. Они колыхались, едва сдерживаемые, завораживающие, с четкими очертаниями сосков, над серебристым краем блюда: «на лунном подносе полунагие груди». А Моргана, похоже, нарочно медлила, приподняв блюдо. Прочитав достаточно книг по физике, Мертон знал, что притяжение тел в пространстве происходит не в результате магического воздействия на расстоянии, а скорее в процессе деформации пространства в соответствии с массами – так бильярдные шары притянутся друг к другу, если отпустить натянутую простыню, – и теперь ощущал нечто подобное под властью волнообразно движущихся женственных атрибутов. Начиная с определенных объемов и степени наготы, они становились неодолимыми и неизбежной гравитационной волной могли радикально исказить пространство восприятия как для мужчин, так и для женщин, только иногда с разными знаками. Однако знание закона тяготения не помогало ему, разумеется, остановить свободное падение. Мертона отвлек от созерцания резкий, болезненный вскрик Мави, которая потрясала вилкой, направив ее в сторону матери.

– Почему ты всегда так себя ведешь? Зачем суешь ему под нос свои сиськи? Мало тебе того, другого?

Мертон предположил, что упоминание о «другом» и было смертельным ударом кинжала. Моргана уронила блюдо на стол и, казалось, готова была что-то крикнуть в ответ, но на мгновение застыла, ошеломленная, среди напряженного молчания, и вместо этого повернулась к Мертону, дрожа от гнева и смущения.

– Пожалуйста, не обращай внимания. Она не понимает, что говорит.

– Я отлично понимаю, что говорю. Думаешь, мне неизвестно, почему ты часто задерживаешься допоздна? Не ты ли сегодня звонила мне, чтобы я пошла и разбудила его, потому что ты опять «придешь позднее»?

– Я покупала продукты для ужина, – сквозь зубы процедила Моргана. – Для этого ужина. – Она села на стул и опустила голову, чтобы сдержать слезы. – Одного я не понимаю: когда ты умудрилась превратиться в такую жуткую особу?

Мави бросила салфетку на стол и вскочила:

– Это ты жуткая! И жалкая. И растерявшая все надежды. Ладно, оставляю тебя с ним, ведь ты этого хотела.

Они смотрели, как девочка удаляется вглубь коридора, и в долгом наступившем молчании Моргана словно ушла в себя, склонившись над бокалом, только попросила Мертона приниматься за еду, хотя сама ничего не положила себе на тарелку. По тому, как она отстранилась и замкнулась в себе, Мертон понял, какой сокрушительный, с далекоидущими последствиями, удар нанесла Мави одним-единственным словом, будто инстинкт подсказал ей, в какое именно место подложить бомбу, чтобы взорвать все мосты между ними. Теперь факт, для Мертона совершенно безразличный, есть у Морганы любовник или нет, возник между ними, поставив Моргану в сложное положение, – неважно, будет она это отрицать или признает. Если, чтобы не предстать в его глазах женщиной, обманывающей больного мужа, начнет бурно протестовать, клятвенно заверять, что ее оболгали, а она верна и добродетельна, ей, следовательно, придется и дальше изображать эту самую верность хотя бы какое-то время, может, дольше, чем продлится его визит. Но если признается, что да, у нее все-таки есть любовник, и в этом случае она должна будет хотя бы для вида хранить верность второй ступени, уже любовнику, иначе он подумает, что она, как сказала Мави, «всегда так себя ведет», и легко переходит от мужчины к мужчине. В любом случае, вторжение невидимого третьего – и Мертон едва ли не кожей чувствовал это – их отдалит друг от друга. Сидя на своем стуле, Моргана тоже боролась с собой, пытаясь сообразить, какими словами прервать неловкое молчание, возникшее между ними.

– Надеюсь, ты не поверил тому, что она наговорила, – наконец произнесла она. – Девчонка вышла на тропу войны.