В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

- Атас! - крикнул открывающий и метнулся в сторону. Пятеро бросились врассыпную. Три оперативника выпрыгнули из вагона.

У лестницы их брали по одному: делали подсечку, скручивали и оттаскивали в сторону. Одного. Второго. Третьего. Четвертого. Пятого. Шестого.

Не спеша подошел подполковник. Попросил:

- Посветите.

Луч фонаря выхватывал из темноты лица шестерых.

- Родные до слез! - обрадовался подполковник. - Что же здесь делает Покровка? А где остальные?

- Вроде все здесь, товарищ подполковник.

- Как все?!

И как будто в ответ на его вопрос раздался пистолетный выстрел. Подполковник, потеряв всякую солидность, бегом кинулся на звук. Щелкнул второй.

Внезапно, заглушая все звуки, Москву потряс салют. Подполковник бежал освещенный разноцветьем: все существовавшие в Москве ракетницы работали с полной нагрузкой. Подполковник пересек бесчисленные пути и остановился в растерянности. Салют продолжался, не утихая.

- Сюда, товарищ подполковник! - позвал вдруг появившийся Саша, махнул рукой и побежал куда-то в сторону. Подполковник за ним. У забора, граничившего с территорией клуба "Красный балтиец", стоял с пистолетом в руках знакомый старшина и растерянно смотрел на Семеныча, который лежал, раскинув руки, с дыркой во лбу.

- Кто его? - тяжело переводя дыхание, спросил подполковник.

- Я, видать, - неуставно ответил потрясенный старшина.

- Как же это было?

- Я был на восьмом пути, как положено, и вдруг по мне стрельнули. Я крикнул: "Стой!" - и туда, откуда стреляли.

- Вы видели, кто стрелял?

- Нет, я на выстрел бежал.

- Сколько раз в вас стреляли?

- Да раз пять, наверное. Правда, салют вот... Может, меньше. Когда ракеты взлетели, я увидел, что здесь кто-то метнулся, и выстрелил. Подбежал, а этот лежит.

- Откуда вы стреляли? - резко спросил Саша.

- Вот от того вагона, - показал старшина.

- Метров тридцать пять, - констатировал Саша. - Ну и команда у вас! Что ни стрелок, то Вильгельм Телль. Да еще и с кривым ружьем. Не повезло тебе, Семеныч, и на этот раз крупно не повезло.

Он нагнулся, подобрал наган, валявшийся у правой руки мальчика-старичка, выпрямился, крутнул барабан, считая пули.

- Он два раза выстрелил.

- Да нет, он больше стрелял, - не согласился старшина. Саша, не ответив, подошел к забору и стал проверять все доски подряд до тех пор, пока одна из них мягко пошла в сторону.

- Лаз, - сказал подполковник, - он же пришел с теми, он не мог подготовить себе этот лаз. Почему он побежал сюда?

- Его позвали, товарищ подполковник, - предположил Саша.

Подполковник уже догадался про это, и, помолчав, заговорил о другом, самом важном.

- Кто-то очень ловкий и жестокий ведет с нами крупную игру. Мы думали, что он пойдет на операцию ради самого жирного куска напоследок. А он чисто обрубил все концы, выдав за главного и последнего Семеныча. Главарь Семеныч мертв, налетчики наверняка знают только его и покажут на него. Как бы тот был рад, если бы мы вздохнули облегченно, считая дело завершенным. Так, Саша?

- Пусть он считает, что так. Но кто он? - тоскливо задал вопрос Саша подполковнику и себе.

- Его пока нет.

- А что есть?

- Есть дом Клавы в Кочновском переулке. Есть кто-то, кто был на чердаке. Он обязательно должен появиться там снова. Ночью мои ребята присмотрят за домом, а уж днем попрошу тебя, Саша, их сменить. Тот слишком опытен, может почувствовать наблюдение. А нам теперь рисковать никак нельзя.

И вдруг они оба осознали, что над Москвой гремит и сияет салют в честь великой Победы. Они смотрели в сверкающее, переливающееся бесчисленным разноцветьем небо и улыбались. Был первый день без войны, день великих надежд.

В это майское утро летняя троица проникла в Кочновский переулок. Лариса в белом платье с короткими рукавами, Саша в распахнутой до пупа, той, так удачно приобретенной светло-коричневой рубахе и Алик, который нес синюю коробку патефона, в красной футболке с закатанными рукавами. Троица подошла к дому Одинцовых, и Саша, приоткрыв рот, и обнажив туго свернутый язык, издал невероятной силы свист. На крыльце появилась Клава.

- Ты что людей пугаешь, Соловей-разбойник?

- Одинцовы, за мной! - заорал Саша.

- Это куда же? - поинтересовалась Клава.

- Купаться. На Тимирязевские пруды.

- Да ты в своем уме? Май же!

- Теплынь такая, Клавдия, аж страшно. Вчера купался.

- Купаться, не купаться, а на солнышке посижу, - согласилась Клава и крикнула в дом: - Сергунь, пошли!

Она сняла с гвоздика за распахнутой дверью висячий замок и ждала, пока выйдет Сергей. Сергей вышел, с крыльца насмешливо и добро осмотрел кампанию, а Клава в это время навесила на петли замок и щелкнула дужкой.

- Батю под арест? - поинтересовался Саша.

- И-и, хватился! Он после того захода неделю носа из Большева не кажет. Стесняется.

О патефон - отрада послевоенной юности! Разинув пасть, он стоял на ярко-зеленой траве и мембрана на подвижной сверкающей шее окрестности неземными звуками:

Нет, не глаза твои я вижу в час разлуки,

Не голос твой я слышу в тишине.

Я помню ласковые трепетные руки...

- Руки! - в совсем иной, нежели Шульженко, интонации строго приказала Лариса. Они с Сашей танцевали.