В постели дьяволом (СИ)

Вместо ответа я всхлипываю. Больше нет сил сдерживать эмоции, да и ударилась я больно, хоть и не лицом. Хватаюсь за ручку, чтобы выйти из машины, дергаю ее, но, увы, Ильяс предусмотрительно заблокировал двери.

— Потерпи немного.

Зачем он это сказал? Почему я должна терпеть? Вопросов много, но я не могу выдавить ни звука, потому что борюсь с подступающими слезами.

«Хватит рыдать, Тами! Прекрати вести себя, как тряпка!»

Машина медленно едет вперед, съезжает с основной дороги, и вскоре мы останавливаемся на лугу, поросшем горным разнотравьем.

— Покажи, — просит Ильяс, сглотнув. И уточняет, потому что я смотрю на него с недоумением: — Руки покажи. Сильно ушиблась?

Прижимаю ладони к груди и отрицательно качаю головой. Ильяс тянется ко мне, и я вжимаюсь в кресло. Он убирает руку, так и не дотронувшись до моего плеча, и отворачивается, смотрит прямо перед собой.

— Значит, тебя изнасиловал кто-то другой?

Я быстро киваю и, сообразив, что он меня не видит, шепчу:

— Да.

— Но замуж за меня ты по-прежнему не хочешь…

Он словно не ждет ответа, но я и не смогла бы сказать ни «да», ни «нет». Я выполнила обещание, данное его матери, вот и все. Что он теперь обо мне думает? Наверняка еще больше уверился в том, что я — лгунья. В остальном же я теряюсь в догадках: Ильяс скуп на эмоции.

— Тами, я знаю, что сейчас ты говоришь неправду. И знаю, почему. Я слышал, о чем ты говорила с моей матерью.

Он снова поворачивается ко мне, и от его взгляда мурашки бегут по коже. В нем — боль, настоящая черная боль, похожая на ту, что я испытываю во время приступов мигрени.

— И что ты слышал? — бормочу я.

Глупый вопрос, но я растерялась от такого признания.

— Достаточно, чтобы раскаяться в том, что сразу тебе не поверил.

— Никто не поверил бы… Никто…

Я замолкаю, потому что все, что хочу сказать, не имеет смысла. Во мне бушуют противоречивые чувства: обида на Ильяса и жалость к нему же. Он даже не попытался разобраться во всем, и поверил не мне, а своей матери. И все же мне страшно представить, что он испытывает, узнав правду о родном отце.

Ильяс тоже молчит, и тишина словно подводит невидимую черту под нашими отношениями. Оказывается, я все же на что-то надеялась. На понимание? Да, и на сочувствие тоже.

«Никто…» — В ушах звенит собственный голос.



«Никогда», — отвечает тишина голосом Ильяса.

35

— Я должен был… — Илья проводит ладонью по лицу и ерошит короткие волосы. — Я должен был иначе отнестись к твоим словам.

Я все еще не привыкла к его стрижке. Да и когда бы? После Москвы мы видимся всего второй раз. «Хвост» остался в прошлом, вместе с Ильей, а сейчас рядом со мной Ильяс, и я совсем не знаю этого мужчину.

— Не должен, — отзываюсь я. — Он твой отец. Ты поступил, как любящий сын.

— Тами, ты — жертва в этой истории, но жалеешь всех, кроме себя, — вздыхает Ильяс.

— Я живу с этим несколько лет, привыкла уже, но не хочу, чтобы страдали те, кто мне дорог. Жаль, что у меня не получилось уберечь тебя от этой боли. Благодаря тебе я перестала бояться близости с мужчиной, а за добро отплатила злом.

— Ты ни в чем не виновата. И я понимаю, как тебе тяжело…

Нет, Ильяс, ты не понимаешь. Я всего лишь хотела быть счастливой. А кто этого не хочет? Я поверила в любовь, поверила в искренние чувства, поверила, что нужна кому-то еще, кроме мамы. И осталась наедине с проблемой, без поддержки и сочувствия. Я не виню тебя, но ты не представляешь, как невыносимо больно от того, что во время тяжелого разговора с твоей матерью ты стоял за дверью, не вмешиваясь. Ты позволил ей унижать меня, тебя не возмутило то, что она меня ударила, потому что важнее была не я, а возможность узнать, что произошло много лет назад, не причиняя боли собственным родителям.

Ты получил подарок за то, чтобы жениться на той, кого выбрал отец. Ты тщательно продумал, что делать с ненужной женой. Почему бы не пожалеть ее, правда?

— Тебе тоже тяжело, — произношу я вслух. — Прошлое не изменить, надо жить настоящим. Кстати, зачем ты обрезал волосы?

Я сознательно меняю тему разговора. Что толку переливать из пустого в порожнее? Что делать дальше, мы решили еще в Москве. Ильяс принес извинения, больше обсуждать нечего.

— Волосы? — Он смотрит на меня недоуменно, но, быстро сообразив, чего я добиваюсь, облегченно смеется. — А, ты про стрижку. Уж и не помню, против чего я бунтовал в юности. Кажется, против всего, что мне навязывали. И как-то пообещал маме, что постригусь только к свадьбе.

— Да ты упрямец, — улыбаюсь я.

— Еще какой! — Внезапно Ильяс серьезнеет, и от его взгляда по спине бегут мурашки. — Тами, выходи за меня замуж.

Ошеломленная его предложением, я испуганно на него таращусь. О чем это он? Я и так выхожу за него замуж: на пальце кольцо, подаренное им на помолвке, в ЗАГСе — заявление на регистрацию брака.

Ильяс с досадой качает головой.

— Не так… Я хотел иначе… Тами! Нам же было хорошо вместе? Правда?

— Правда, — подтверждаю я.

Чего грешить против истины? Я чувствовала себя счастливой, когда мы были вдвоем.