Советники, придворные, послы и другие гости при дворе теперь жадно ждали новостей из внутренних покоев королевы. Джон Клэпэм был среди тех, кто следил за каждым шагом членов Тайного совета, которые «все время сновали туда-сюда, иногда с мрачным выражением, выдававшим их опасения, а иногда они снова выглядели бодрее».[1346]
Нидерландский посол Ноэль де Карон наблюдал за теми, кто имел право входить к королеве, «находясь между гардеробной и [королевской] опочивальней, он видел, как лорды и леди плачут и стенают», а также «понял, что надежды выздороветь для ее величества нет».[1347] Столица затаила дыхание. Отец Уильям Уэстон, который тогда был заключенным в Тауэре, писал, как «странное молчание опустилось на весь город, как будто его отлучили от церкви, и поклонение Богу прекратилось. Не звонил ни один колокол, не трубил ни один рожок – хотя обычно их можно было слышать часто».[1348] По мере того как по Лондону ползли «переменчивые слухи» о смерти королевы, те, кто жил за городскими стенами, переносили ценные вещи в город, где «постоянно дежурили крепкие дозоры».[1349] Люди шли в церкви, «чтобы точно узнать, жива королева или мертва», и помолиться за нее.[1350] К середине марта Елизавета перестала есть и мыться и отказывалась раздеваться и ложиться в постель. Как сообщал Джон Чемберлен, она «убеждена, что, стоит ей лечь, она уже не встанет» и потому королеву «невозможно было уложить в постель целую неделю». Решив не лежать на смертном одре, Елизавета «сидела по целым дням, обложенная подушками, в основном бодрствуя и ничего не говоря».[1351] Когда-то служившая символом красоты, славившаяся своей величественностью и блеском, она целыми днями полусидела в подушках на полу, полностью одетая; ее дамы ухаживали за ней стоя на коленях.Глава 60
На смертном одре
Видя, что Елизавета слабеет, ее врачи и члены Тайного совета послали за графом Ноттингемом, ее лорд-адмиралом.[1352]
Когда он призвал Елизавету набраться храбрости и удалиться в свою опочивальню, она, по слухам, ответила: «Если бы вы видели в своей постели то, что вижу я, когда лежу в моей, вы бы не убеждали меня идти туда». Но наконец «мягкими увещеваниями» и «силой» ее хрупкое тело перенесли в опочивальню и уложили на высокую деревянную кровать с резными зверями и атласным изголовьем, увенчанную страусовыми перьями и золотыми блестками.[1353]Жизнь королевы близилась к концу, и, по словам де Бомона, «все врачи махнули на нее рукой». Оказавшись в постели, она как будто почувствовала себя лучше и попросила мясного бульона, «что снова вселило в нас надежду». Однако вскоре голос ее начал слабеть, больше она ничего не ела и лежала неподвижно на боку, «ничего не говоря и ни на кого не глядя».[1354]
Юная Элизабет Саутуэлл, которая ухаживала за Елизаветой в ее последние дни, позже описывала, как мучительно умирала королева.[1355] Она попросила «хорошее зеркало» и, когда увидела свое отражение, воскликнула, что видит себя по-настоящему впервые за двадцать лет. «Всех, кто хвалили ее и льстили ей, она выгнала из своей опочивальни».[1356] Происшествие упомянуто и в мемуарах Джона Клэпэма: «Достоверно сообщают, что незадолго до смерти она испытала мрачное предчувствие по поводу своего возраста и увядания, увидев в зеркале свое лицо, впалое и морщинистое; она отнеслась к этому очень серьезно, поняв после этого, как часто ее оскорбляли льстецы».[1357]23 марта студент-правовед Джон Мэннингем приехал ко двору в Ричмонд, чтобы присутствовать на проповеди доктора Генри Парри и «узнать, жива или мертва королева».[1358]
Позже в тот же день он обедал с Парри в кабинете королевы и узнал о ее состоянии от Парри и других священников. Они рассказывали, «какую радость испытывает она, слушая молитвы», и утверждали, что часто «при имени Иисуса… она воздевала руки и глаза к небу». К тому времени Елизавета утратила дар речи и «подавала знаки», подзывая к себе священнослужителей. Она не желала слушать, как архиепископ выражает надежду, что она проживет еще долго, но, когда он «молился или говорил о рае», она пожимала ему руку.[1359]