В потоке

Эта апелляция к природе как источнику сопротивления современной коммерческой массовой культуре характерна и для других авторов того же периода: например, для Климента Гринберга с его «Авангардом и китчем»[59], а позднее для Теодора Адорно с его анализом «культурной индустрии»[60]. Гринберг определял авангард как искусство по сути миметическое: если классическое искусство подражало природе, то искусство авангарда подражает этому подражанию. Следовательно, авангард сохраняет внутреннюю связь с природой, пусть и непрямую, и защищает ее от атак технически изготовленного культурного китча. Адорно, в свою очередь, считал, что источник аутентичного искусства можно найти в beschädigte Natur («поврежденной природе») и в ностальгии по гармоническому, подлинному, оригинальному единству человека и природы, – хотя одновременно утверждал, что единство это абсолютно иллюзорно, а ностальгия обманчива. Он тоже говорил о подражании природе – пусть речь шла скорее о подражании ее Beschädigung, ее поврежденности. Все эти формулировки не так уж сильно отличаются от формулировок, которые использовал Мартин Хайдеггер в своем «Истоке художественного творения», когда определял искусство как техне, которое позволяет фюзису (скрытой природе) выразиться, показать себя – но показать в своем изначальном самосокрытии, или, выражаясь языком Адорно, в своей изначально поврежденной форме. По мнению всех этих авторов, эпоха модернизма может соотноситься с оригинальностью, то есть с природой, только в негативной форме демонстрации отсутствия оригинальности, ауры, естественной гармонии или изначальной несокрытости.

Однако для художника-авангардиста быть оригинальным вовсе не означало соотноситься с природой. Соответственно, это не означало быть неподражаемым и невоспроизводимым в будущем. Это означало лишь быть исторически новым. Понятие оригинала функционировало в данном случае как расширенное понятие копирайта. Производство нового с самого начала предполагает его дальнейшее репродуцирование. По этой причине история авангарда есть, среди прочего, история непрерывных споров о том, кто был первым, кто создал нечто оригинальное, а кто – всего лишь подражатель. Радикальный авангард от Маринетти до Малевича и Мондриана отнюдь не желал установить некое новое, пусть даже негативное, отношение к природе (понимаемой Беньямином как отсутствие ауры, Адорно – как поврежденная, ущербная природа, а Хайдеггером – как сокрытие бытия). Наоборот, он желал полного разрыва с природой ради нового, индустриального мира и с подражанием природе ради изобретения новых, искусственных форм искусства и жизни. Поэтому главным приемом авангарда была операция редукции. Редукция открывает перспективу максимально эффективного репродуцирования: простое репродуцировать всегда проще, чем сложное.

В рамках модернистской парадигмы, определяемой механическим репродуцированием, присутствие настоящего может быть пережито лишь на мгновение – революционное мгновение, ауратическое мгновение редукции, открывающее путь для постреволюционного репродуцирования ее результатов. Вот почему модерн является эпохой страстного стремления к революции – к революционному моменту чистого присутствия между историческим прошлым и репетитивным будущим. И не случайно это стремление нашло свое образцовое выражение в теории перманентной революции – в видении механической репродукции самого по себе революционного момента.

Дигитальное репродуцирование