В позе трупа

— Все ты прекрасно знаешь. Причем что интересно — даже не признаются о том, что их пытали. Огнем, холодом, удушением, утоплением. В темном подвале с голодными крысами оставляют… Это очень сильное воздействие. А для женщин просто предельное. Я бы не вынес. Все бы отдал, все бы подписал, от всего бы отрекся.

— Так чаще всего и бывает.

— Но некоторые выдерживают?

— Случается… Зато потом мы находим то голову, то ногу… И выясняется — три ноги, рука только одна, но зато две головы…

— И сколько машин угоняют в сутки? — спросил Овсов.

— В нашем городе… Десятка два в сутки. Бывает больше, бывает меньше…

— А находят?

— Одну… Две… Три… Не больше.

— Куда же они исчезают?

— Кавказ, Прибалтика, Украина… Да и Россия-матушка не так уж мала даже в безбожно урезанном виде, который ей устроили беловежские зубры… На запчасти машины разбирают. Их найти, сам понимаешь, уже невозможно.

— Слушай, облаву какую-нибудь устроили бы, а? Ведь краденые машины, поддельные документы распознать несложно, а?

— Дело в том, Овес, что украденные машины мы иногда обнаруживаем. Бывает. Случается. Но еще не было случая, чтобы нам удалось обнаружить поддельные документы.

— Это как? — не понял Овсов.

— Все документы подлинные, — повторил Пафнутьев. — Подлинные бланки, печати, штампы… Даже подписи.

— И о чем это говорит?

— Это говорит о том, что десять-пятнадцать миллионов, за которые можно продать машину, не оседают в одних руках. Они оседают в разных руках. Угонщики в лучшем случае получают десятую часть. Поэтому машин им требуется все больше. И, как видишь, им требуются для работы не только классные водители, механики, сборщики-разборщики, но и мясники.

— У меня нет машины, — сказал Овсов.

— Я тоже как-то обхожусь… прокурорской, — усмехнулся Пафнутьев. Он тоже расслабленно сидел на скамейке, подставив лицо нежарким лучам осеннего солнца. Сложив руки на животе, поигрывал большими пальцами, и их вращение то замедлялось, то ускорялось, полностью отражая разговор и настроение самого следователя. — Как поживает наш Зомби? — спросил он, подождав, пока мимо пройдет какой-то слишком уж любопытный больной.

— Ничего, поживает. Приветы передает.

— Спасибо. Помнит, значит, меня?

— И тебя помнит, и твое обещание назвать ту красавицу, которую нашли у него в кармане полгода назад.

— Пусть потерпит денек-второй…

— И назовешь? — недоверчиво скосил глаза в сторону следователя Овсов.

— Назову. Рвется в бой?

— Сегодня вышел на первую прогулку… Гулял по двору, присматривался, принюхивался… Обошел весь двор, заглянул во все щели… Я за ним из окна смотрел.

— Что же его больше всего заинтересовало?

— Через какую калитку люди выходят, через какую входят… Где забор проломлен, где через него перебраться можно…

— Какой-то у него криминальный интерес…

— Я тоже на это обратил внимание.

— Ну что… — Пафнутьев посмотрел на часы. — Будем прощаться, Овес.

— Подожди… Я не сказал тебе одной важной вещи… Этот мясник… Он левша.

— Что? — вскочил Пафнутьев. — Левша?! И ты молчал?!

— Думал, — невозмутимо ответил хирург. — И у моего Зомби, и у того парня, — он кивнул в сторону морга, — удары нанесены слева.

— Но в левую часть спины можно ткнуть и правой рукой?

— Можно, — согласился Овсов. — Все можно… Но эти двое получили удары слева, в спину, чуть повыше пояса… И оба нападения связаны с машинами — ты сам это подметил.

— Ладно, — сказал Пафнутьев. — Разберемся. Пока… Скоро приду проведать Зомби. Пусть готовится.

— К встрече с тобой он всегда готов. Еще неизвестно, кому надо готовиться, — произнес Овсов загадочные слова.

— Не понял? — живо обернулся Пафнутьев.

— Я вот думаю… То ли ты собираешься использовать его в своих планах… То ли он тебя…

— Даже так? — спросил Пафнутьев почти с восхищением. — Ну-ну!

* * *

Частный гастроном господина Халандовского за год преобразился в полном соответствии со всеми переменами, происходящими по велению президента и его круглоликих соратников. На окнах появились занавески, продавцы стояли в белых халатах и накрахмаленных кокошниках. Даже уборщицы, появлявшиеся изредка в торговом зале, были в неизменно белых халатах и кокошниках, что было явным перебором, поскольку покупатели простодушно считали, что это продавцы, оторвавшись от колбас, орудуют тряпками. Сквозь вымытые окна солнечный свет проникал обильно и беспрепятственно. Да и товаров стало больше, зато покупателей поубавилось — за килограмм приличной колбасы нужно было отдать половину зарплаты, а за бутылку хорошей водки люди могли раскошелиться разве что по случаю золотой свадьбы или найденного в трамвае кошелька.

В ближайшем отсеке гастронома расположился коммерческий киоск, или, как стали называть, — комок. Здесь продавалась всякая всячина: выпивка, парфюмерия, газовые пистолеты, автозапчасти, банки с селедкой, заморские трусики, под потолком были развешаны люстры, пиджаки и юбки.