— Так ты знаешь эту историю… — разочарованно протянул Халандовский.
— Я все знаю.
— А про Байрамова не знал!
— Теперь знаю и про Байрамова, — Пафнутьев протянул руку. — Не дрейфь, Аркаша. Разберемся.
— Только не очень долго, Паша… Силы мои на исходе. И деньги тоже. Ведь деньгами приходится все погашать.
— Будут новости — звони. А это за бутылку для эксперта. — Пафнутьев положил на стол три тысячи рублей.
— Ты меня смешишь, Паша, — горько усмехнулся Халандовский, смахивая деньги в ящик стола.
— Посмеемся вместе, Аркаша?
— Неужели придет такой час? — проговорил Халандовский, когда Пафнутьев уже покинул его кабинет. — Неужели придет такой час, — повторил он, пряча пустую бутылку в тумбочку стола.
…Знаменитый нос Дубовика, налитый неведомой жизненной силой, завис над протоколом в каком-то горестном ожидании — перед ним сидел заплаканный пожилой человек, который, похоже, не в силах был произнести ни единого слова. И Дубовик, пригорюнившись, терпеливо ждал, пока свидетель придет в себя, справится с волнением, слезами и переживаниями. То ли сочувствовал ему Дубовик, то ли скучал в ожидании.
Заглянувший в дверь Пафнутьев увидел эту невеселую картину и уже хотел было уйти, но очнувшийся Дубовик сделал ему неприметный жест рукой — заходи, дескать, не помешаешь. Пафнутьев вошел в кабинет, в котором до прошлого года обитал сам, и втиснулся в угол между шкафом, до сих пор набитым знакомыми вещдоками, и батареей парового отопления. Он положил на нее руку — ребра батареи были холодны, хотя уже неплохо бы и затопить, прохладно в кабинете.
— Повторим, а то не все понял, не все запомнил, — сказал Дубовик для Пафнутьева, чтобы тот вошел в суть разговора. — Вы утверждаете, Николай Петрович, что все произошло на ваших глазах?
— Господи! Да на балконе я стоял, на балконе! И все видел. Я часто стою на балконе — машину стерегу. Нынче ведь угоняют полсотни машин в сутки! Находят две-три… Так что при любой свободной минуте выхожу на балкон. И покурить, и чайку попить, и с соседом поговорить… Он на своем балконе — внучку пасет, чтоб маньяк какой не съел, я на своем — на «девятку» поглядываю…
— И тут вы увидели этих людей, — Дубовик прервал слишком уж подробный рассказ потерпевшего и направил его слова в нужное русло.
— Да. Увидел. — Николай Петрович замолчал, ожидая следующего вопроса.
— И что?
— Ну что… Потолкались они, походили… Я подумал вначале — ждут кого-то… Люди как люди… У меня и мысли не возникло, что они собираются машину угнать… А оно вона что вышло.
— Дальше… Что было дальше?
— Вижу, что один из них, маленький такой, вроде как парнишка с виду, еще в школу ходит… Старшеклассник вроде… Так вот, подходит он к моей красавице…
— К кому подходит? — уточнил Дубовик.
— Ну, к «девятке»… Красавицей я ее называл, когда жива была… То есть когда ее еще не угнали… Подходит, сует что-то в дверной замок, дверца и распахивается. Я и слова не успел произнести, прямо дыхание во мне остановилось… Как ему удалось, что он такое сделал — ума не приложу… Всего полчаса назад я был внизу, у машины, запер все замки, проверил все двери, и тут такое…
— Это потрясающе! — вмешался в разговор Пафнутьев. — Скажите, малыш, который дверь открыл… Он что, один был?
— Нет! — воскликнул старик. — В том-то и дело. Только дверь открылась, возникают еще двое… Малыш влез в машину, второй сел за руль, третий уже дергает заднюю дверцу… Изнутри ему уже кнопку поддернули…
— А вы?
— Я, конечно, в крик! А что мне было делать? Сбежать вниз с пятого этажа без лифта в моем возрасте… Да еще пересечь двор, это метров пятьдесят… Добраться до машины… Они к этому времени будут уже на другом конце города.
— Значит, вы остались на балконе и продолжали кричать?
— Да. Продолжал кричать, — подтвердил Николай Петрович с некоторой обидой в голосе. Что-то, видимо, не понравилось ему в том, как поставил вопрос Пафнутьев. — И тут вижу — идет Степан с дочкой. «Степан! — кричу я ему. — Смотри!»
— Степан — это кто? — спросил Дубовик.