В позе трупа

— Хорошо тебя слышу. Только не надо так громко кричать. Я не люблю, когда люди кричат, когда громко разговаривают… Мне тогда хочется закрыть им рот. И я закрываю.

— Тебе уже один раз закрыли рот? — зло спросила Вика. — И еще закроют.

— Не надо напоминать об этом… Я и так все помню. Очень хорошо помню. А ты, красавица, хорошо запомнила, что я сказал тогда твоему хахалю?

— Я запомнила, что он сказал тебе.

— Не надо, красавица… Не надо. Здесь твоего хахаля нету. А я очень обидчивый человек… Когда я обижаюсь, я даже себя не помню… Не рискуй, красавица. А твоему хахалю я тогда сказал, что он труп. И он уже труп. Пусть немного еще походит по земле, пусть немного воздухом подышит… Может даже тебя трахнуть пару раз… Но это уже конец, это уже прощание. Если я не отрежу ему голову завтра, отрежу послезавтра… Если не на этой неделе, то на следующей… У меня нет в жизни другого желания. Тебя я не буду убивать, тебя я трахать буду, а его убью. Так ему и передай.

— Передам, все передам. Только не вздумай снова оказаться у него на пути.

— Не надо так говорить, — Амон вплотную приблизился к Вике, зажав ее всем своим телом в угол кабины. — Ты хорошо меня понимаешь? — Он неожиданно рванул платье на ее груди в стороны. Кроме этого платья, на Вике ничего не было, и перед глазами Амона оказались ее небольшие груди.

Вика закричала, но Амон, словно ожидая этого ее крика, легонько ударил ее кулаком под дых, и она, поперхнувшись, замолчала.

— И кричать не надо, — сказал он как-то замедленно, будто ему самому слова давались с трудом. Он стоял перед ней бледный, на лбу выступила испарина, его шершавые губы посерели. — А то я быстро заткну тебе рот… Ты знаешь, чем я заткну тебе рот? Не знаешь? У меня есть чем заткнуть твой рот, если ты будешь кричать. — Амон отступил на шаг и одним движением руки расстегнул «молнию» на штанах, принялся копаться там, пытаясь извлечь нечто громоздкое. И все это время он не сводил глаз с Вики. — Догадываешься, да? Посмотри, какой красавец… Ты ему тоже понравилась, видишь, как он весь потянулся к тебе? Видишь? Он прямо устремился к тебе, он тебя хочет… Ты видишь, как он тебя хочет? Он хочет в тебя забраться… Весь… Давай ему поможем, а?

Вика не смотрела вниз, боясь даже искоса глянуть на то, что так настойчиво расхваливал Амон. Она смотрела в потолок кабины, чтобы невзначай не опустить глаза. Но когда Амон снова сделал к ней шаг, она рванулась к двери, распахнула легкие дверцы, но, уперевшись в железную дверь лифта, изо всей силы закричала, так что крик прокатился по всей лифтовой шахте сверху донизу. Где-то послышались голоса, кто-то кричал снизу, пытаясь понять, что происходит.

— Помогите! — снова отчаянно закричала Вика, но Амон резко оттолкнул ее от двери, зажал ладонью рот.

Мимо них прогрохотал лифт. И Вика, и Амон понимали, что никто не сможет пробиться к ним. Даже если десятки людей сейчас вот, услышав отчаянные крики, бросятся на помощь, а этого наверняка не будет, так вот, даже если бросятся, то в ближайший час они не смогут пробиться в эту кабину, и Амон здесь может совершить все, что ему заблагорассудится. Знала Вика и то, что потом, когда кабину отключат, опустят, откроют, никто в этом доме не сможет задержать Амона, не сможет ничего с ним сделать, ни в чем ему помешать. В доме сейчас одни дети да старухи, все, кто может ходить, работать, что-то делать, все ушли на заработки, какие ни есть — продавать газеты, копаться в мусорных ящиках, воровать, грабить, торговать…

Когда-нибудь потом, в спокойной обстановке, она подумает о том, что вот в таком же сжатом и беспомощном положении живут все люди в этом городе, в стране России. Они могут страдать, умирать от ножа или голода, от безденежья, произвола властей или произвола местной банды, никто не сможет им помочь, да и вряд ли кто захочет помочь. И самые близкие люди, спрашивая о делах и здоровье, улыбаясь и раскланиваясь, будут проходить мимо — они не в состоянии выручить из беды, в которой сами погибают годами. А лифт, подумает когда-нибудь Вика, лифт — далеко не самое страшное, он просто поярче, потому что самые жуткие минуты года или жизни оказались сжаты им до предела.

Что-то кричал ей в лицо Амон, тычась в нее налившимся кровью членом, ухмылялся мертвой ухмылкой, чем-то грозил и о чем-то предупреждал — она не слышала. Закусив губу, она смотрела вверх, в тусклую грязную лампочку с торчащими проводами и болтающейся изоляцией. Она впала в какое-то оцепенение и словно сама не понимала, что происходит. Природа словно решила ее оградить от слишком жестоких впечатлений и отключила сознание настолько, что потом, спустя несколько дней, Вика с трудом будет вспоминать происшедшее, да и то далеко не все подробности.