В позе трупа

— Овес, он у тебя прячется. Он пережидает. Его могут искать где угодно, но только не у тебя. Да и у тебя его искать не будут, поскольку считают, что он…

— Остановись, Паша… Я все понял. Но должен сказать, что все это для меня не очень важно. Зомби — мой больной, и я отношусь к нему как к своему больному. И он будет находиться у меня ровно столько, сколько потребуется для полного выздоровления. Паша… ты не видел, в каком виде его привезли… У него не осталось ни одной части тела, по которой его могли бы узнать родные. То, что он потерял память, — это бесспорно. Первые две недели я слышал только его бред. И этот бред тоже о многом говорит… Это был бред нормального человека, может быть, даже неплохого человека.

— У него осталась одна мелочь, по которой его можно узнать, — сказал Пафнутьев.

— Да? — удивился Овсов. — И что это за мелочь?

— Голос.

— Но для этого нужно найти людей, которые бы…

— Я их нашел.

— Уж не думаешь ли ты засадить его за решетку? — обеспокоенно спросил Овсов.

— Разберемся, — ответил Пафнутьев и повесил трубку на искореженный, жеваный рычаг. За его спиной громыхнула тяжелая разболтанная дверь телефонной будки.

* * *

…Долгий суматошный, нервный день заканчивался, и Пафнутьев уже с некоторым нетерпением поглядывал за окно, где моросил мелкий осенний дождь, облетали последние листья и откуда раздавались звуки, обещавшие свободу и отдых, — гудки машин, голоса людей, визги детворы во дворе. Он собрал бумаги со стола, не разбирая, сложил их в одну стопку и сунул в сейф. Окинул взглядом унылые стены кабинета, и рука его невольно потянулась к телефону, хотя он и сам еще не знал, кому позвонить, с кем скоротать недолгий осенний вечер.

И в этот момент телефон зазвонил сам.

— Паша? Привет. Как хорошо, что я тебя застал, а то уж, думаю, отдыхает, наверно, Павел Николаевич.

— Привет, — пробурчал Пафнутьев, даже не спрашивая, кто говорит и чего хочет.

— Шаланда тебя беспокоит… Помнишь такого?

— Как же, как же… Тебя, Шаланда, забыть невозможно. Только о тебе и помню.

— Вот и хорошо. — Шаланда тут же обиделся, поскольку обидчивость была самой первой и естественной его реакцией на любые слова собеседника. Что-то всегда он находил в этих словах обидное для себя. Поэтому общаться с Шаландой могли далеко не все, но у Пафнутьева это получалось, поскольку он сам постоянно давал Шаланде основания для обид — то слова шутливые бросал, слова, которые можно было истолковать и так и этак, то не узнавал Шаланду по телефону, то вдруг просил напомнить, как того зовут, то вообще вдруг спрашивал: «Какая еще Шаланда?» — зная, что Шаланда тут же нальется краской и смертельно обидится… На час, а то и на полтора.

— Говори, Шаланда, — смягчился Пафнутьев. — Слушаю тебя. Думаю, если уж ты позвонил на ночь глядя, то наверняка случилось что-то чрезвычайное.

— Случилось, — немного отошел и Шаланда, услышав слова уважительные и серьезные. — Ты вот был у нас как-то, разговоры всякие вел, жить учил, наставлял, кого ловить, кого не надо… И помнится мне, говорил о каком-то парне, невысокого росточка, южных кровей…

— Ну-ну! — встрепенулся Пафнутьев.

— Не погоняй, Паша. Спешить некуда, у меня этот тип. Сидит. Говорил ты, что вроде одевается он мрачновато, темное предпочитает… Опять же к нашему брату-милиционеру относится без должного уважения.

— К машинам, какое-то отношение к машинам имеет? — напомнил Пафнутьев нетерпеливо.

— Имеет, — невозмутимо кивнул Шаланда.

— Где он?

— Задержали мои ребята. Не знаю, он ли, нет ли… Но думаю, если Пафнутьев так слезно умолял поискать такого, то, думаю, почему бы мне по старой памяти и не откликнуться на просьбу старого друга…

— Остановись, Шаланда! — взмолился Пафнутьев. — Остановись!

— Все понял. Дает показания. Разговорчивым его не назовешь, но и не молчит, роняет изредка словечки. Я так понял, что слов он вообще знает не очень много, но какие знает — произносит… Цедит.

— Где задержали?

— Возле «Интуриста».

— Пьян?

— Трезв как стеклышко.

— Так, — Пафнутьев произносил это слово, будто делал зарубки в собственном сознании. — В черном?

— Даже удивительно, Паша! Носки и те на нем чернее ночи. А уж в душе у него, чую, вообще… Как у негра в одном интересном месте. Чреватый тип, Паша.

— Так… Что там произошло?

— Небольшая летучая драка. Этак мимоходом друг дружке по мордасам съездили. Но этот уж больно свирепый оказался… Ну, повздорили ребята, ну, поматерились маленько, с кем не бывает, ну, пообещали при случае разобраться… И расходись по домам. Но этот прямо в бешенство впал, в неистовство… Мало того, что свалил парня с ног, начал топтать его ногами, причем норовил каблуком в голову, в лицо… Тот уж подняться не может, кровища хлещет, а этот знай его ногой в голову колотит… Пришлось отправить в больницу, «Скорую» вызвали… А твоего задержали.

— Так, — обронил Пафнутьев. — Дает показания, говоришь?

— Больше молчит, усмехается, но иногда и словечко обронит.

— Значит, этот тип дает показания? — в который раз спросил Пафнутьев.

— Ну я же сказал! — с раздражением ответил Шаланда, опять обидевшись.