В преддверии философии. Духовные искания древнего человека

Итак, предполагая, что месопотамское воззрение на вселенную было таким же древним, как и сама месопотамская цивилизация, мы должны затем поставить вопрос, каким образом вообще было возможным такое воззрение. Безусловно, для нас лишено всякого смысла говорить о вселенной как о государстве; о камнях и звездах, ветрах и водах как о гражданах и членах законодательных собраний. Наша вселенная в значительной мере состоит из вещей, из мертвой материи, лишенной жизни и воли. Это ведет к вопросу о том, что видел житель Месопотамии в явлениях, которые его окружали, в мире, в котором он жил.

Читатель, вероятно, помнит из первой главы, что «мир для первобытного человека представляется не пустым или неодушевленным, но изобилующим жизнью». О первобытном человеке было сказано, что «в любой момент он может столкнуться с любым явлением не как с „Оно“, а как с „Ты“. В этом столкновении „Ты“ проявляет свою личность, свои качества, свою волю». Из повторяющегося переживания в опыте отношения «Я — Ты» может развиться вполне последовательное персоналистское восприятие. Предметы и явления, окружающие человека, персонифицируются в различной степени. Тем или иным образом они — живые, они обладают своими собственными волями, каждый представляет собой определенную волю. Другими словами, мы имеем здесь то, что покойный Эндрю Лэнг неодобрительно описал как «то нерасторжимое смешение, в котором люди, животные, растения, камни, звезды — все находятся на одном уровне личности и одушевленного существования» ⁴.

Нескольких примеров довольно, чтобы показать, что слова Лэнга хорошо описывают отношение жителя Месопотамии к явлениям окружающего его мира. Обычная кухонная соль для нас — неодушевленное вещество, минерал. Для жителя Месопотамии соль была дружественным существом, к чьей помощи можно прибегнуть, если человек стал жертвой колдовства и магии. Пострадавший должен был обратиться к ней следующим образом:

О Соль, что создана в месте священном!
В пищу великим богам тебя предназначил Энлиль —
Без тебя не бывает и пира в Экуре,
Боги, цари и князья воскурения не вдыхают.
А я — имярек, сын имярека —
Злыми чарами я опутан,
Злыми кознями я охвачен!
Соль, наважденье с меня сними, развяжи мои чары!
Разрушь колдовство, и как бога-создателя тебя да восславлю!

⁵.

Таким же непосредственным образом — как к дружественному существу, обладающему особой силой, — можно было обратиться и к Зерну. Принося в жертву муку, чтобы умилостивить разгневанное божество, человек мог обратиться к ней так:

Я отправлю тебя к богу гневному моему, к богине гневной моей,
Чьи сердца полны против меня ярости гневной!
Бога гневного моего, богиню гневную мою усмири!

Таким образом, и Соль, и Зерно — вовсе не безжизненные вещества, какими они представляются нам. Они одушевлены, у них есть личность и воля, как и у любого явления в месопотамском мире, если взглянуть на него не с точки зрения банального, практического, ежедневного использования, а с точки зрения магии, религии, спекулятивной мысли. Очевидно, что в таком мире имеет больший смысл, чем в нашем, говорить о взаимоотношениях между явлениями природы как о социальных взаимоотношениях, о порядке, в котором они функционируют, как о порядке воль, как о государстве.

Сказав, что для жителя Месопотамии явления природы были одушевлены, персонифицированы, мы многое упростили. Мы завуалировали то потенциальное различие, которое он ощущал. Не совсем верно было бы сказать, что каждое явление было личностью, лучше сказать, что воля и личность присутствовали в каждом явлении — в нем, и в то же время как бы за ним, ибо единичное конкретное явление не могло полностью очертить и выявить связанную с ним волю и личность. Например, определенный кусок кремня имел ясно различимую личность и волю. Темный, тяжелый и плотный, он проявлял удивительную готовность крошиться под инструментом ремесленника, хотя инструмент был сделан всего лишь из рога — вещества более мягкого, чем обрабатываемый камень. Но ведь эту характерную личность, с которой сталкиваешься вот тут, в этом конкретном куске кремня, можно встретить и там, в другом куске, который, кажется, так и говорит: «А вот и опять я — темный, тяжелый, плотный, готовый крошиться; это я — Кремень!» Где бы ты его ни встретил, его имя — «Кремень», и он охотно готов пострадать и покрошиться. Ибо некогда он сразился с богом Нинуртой, и Нинурта в наказание придал ему свойство крошиться ⁶.